Отличие женской от мужской мемуарной литературы. Автобиографическая и мемуарная литература. Рекомендованный список диссертаций

Главная > Литература

Дневник и мемуарная литература. Функциональное, генетическое сходство и различие жанров.

Представление о памяти как основе культуры является ныне очевидным и общепризнанным. «История культуры – это история человеческой памяти, её углубления и совершенствования». «Память активна. Она не оставляет человека равнодушным, бездеятельным…и владеет умом и сердцем человека» Сказанное великим ученым Д.Лихачевым приложимо и к литературе, материализующей память человеческую в слове. Память – один из результатов сложного взаимодействия человека с внешним миром. В ней сохраняется непосредственное, индивидуальное восприятие человеком реальной действительности. Запечатлевая восприятие исторических фактов, память человека обладает способностью воспроизводить эти явления такими, как наблюдал или мог о них знать участник или современник этих событий. Благодаря памяти в литературе могут быть зафиксированы как чрезвычайно важные исторические факты, так и мельчайшие детали повседневной деятельности и психологического состояния человека и окружающих его людей. В многоразветвленной цепи литературных жанров свое достойное место занимают жанры, функциональное назначение которых – служить прямым проводником памяти, ее непосредственным выражением . К таким жанрам в литературоведении принято относить следующие мемуарные жанры : мемуары (в узком смысле слова), записки, записные книжки, автобиографии, некрологи, дневники . В определении теоретического содержания жанра дневника мы исходим из уже существующих понятий, представленных в нашем литературоведении. В отечественном литературоведении достаточно полно освещен вопрос содержательной стороны жанра дневника. Литературоведческие источники дают разные определения жанра, в каком – то отношении дополняя друг друга. Обратимся к определению в довоенном издании Литературной энциклопедии», в котором понятие «жанр дневника» рассматривается с точки зрения его принадлежности к мемуаристике и как наиболее примитивная форма мемуарной литературы. «Дневник представляет собой первичную форму мемуарной литературы – общая перспектива событий здесь отсутствует... Дневник – ежедневные или периодические записи автора, излагающие события его личной жизни на фоне событий современной ему действительности (последнее впрочем не всегда обязательно)» [ 2 ]. В данной трактовке имеется в виду первичность дневника как жанра мемуарной литературы по отношению к воспоминаниям, запискам, автобиографии, исповеди, биографическим воспоминаниям и даже некрологу. В «Литературной энциклопедии» обращено внимание на возможность изображения в дневнике социального начала. Видимо, внимание к социальному – это дань времени, но и от этого мы не можем уйти в нашем исследовании. В «Литературном энциклопедическом словаре» Дневник рассматривается как «…форма повествования от первого лица, которое ведётся в виде повседневных…датированных записей. Дневник как внелитературный жанр отличает предельная искренность, откровенность высказывания »[ 3, 98]. Ещё одно определение дневника, которое также дополняет содержание термина: «Дневник – форма повествования, ведущегося от первого лица в виде повседневных записей… такие записи…современны описываемым событиям » . Данное определение затрагивает временной аспект жанра, его специфику, заключающуюся в отсутствии ретроспекции, что является немаловажным для понимания жанра. В приведенных определениях жанра дневника серьезных разночтений нет. Рассмотрев существующие определения и с учетом того, что сделано в вопросе теории жанра дневника, попробуем определить, какие же жанры следует отнести прежде всего к мемуарной литературе. На этот счет в современной критике существуют различные мнения. Исследователи мемуарной литературы (В.С.Голубцов, А.Тартаковский, И.И.Подольская, В.Оскотский), посвятившие свои работы вопросу теории и истории жанра и рассматривавшие проблемы на материале мемуаристики 18–19вв. и советского периода расходятся во мнении. Такие критики, как В.С.Голубцов, А.Тартаковский, И.И.Подольская приходят к выводу о том, что дневники и воспоминания являются типологическим актом мемуаротворчества . На основании этого они относят их к единому мемуарному жанру – это «две группы (или вида) родственных произведений, объединенных понятием «мемуаристика», - дневники как исторически первичная и простейшая форма запечатления личностью опыта своего участия в исторической жизни и воспоминания (мемуары в узком смысле слова) как более сложная и развитая форма мемуарной культуры». Подобное определение дневника, на наш взгляд, сужает значение содержания жанра и ограничивает его возможности лишь изображением исторического, а не личностного. С таким положением не согласен В.Оскотский . Он считает, что «дневники… к мемуарам не принадлежат, хотя вполне с ними соотносятся… Но едва ли не сильнее этого…сходства существенные различия». Он относит письма и записные книжки к мемуарной литературе, поскольку они «тоже свидетели памяти, закрепленной словом, ее опора и скрепы», тогда как дневники в эту группу жанров не включает, хотя и указывает на их соотношение с мемуарной литературой. На этом основании В.Оскотский делает такой вывод: «целесообразнее вести речь не о мемуарной, а о мемориальной литературе, не о мемуарном жанре, а о мемориальных жанрах». Термин «мемориальный жанр» (от англ. Memory) исследователь предлагает «во избежание общего знаменателя воспоминаний, под который подвертывается и то, что воспоминанием не является». Таким образом, по мнению В.Оскотского, к мемориальной литературе, следует отнести записки, записные книжки, письма, мемуары, дневники. Несомненно, мнение критика в вопросе принадлежности писем и записных книжек к литературе воспоминаний интересно и обосновано, однако, мы полагаем, что, возможно, целесообразнее придерживаться привычного определения жанра, и поэтому в дальнейшем мы будем использовать термин «мемуарные жанры». Таким образом, вопрос о принадлежности дневников к мемуарной литературе предполагает определение сходства и отличия между мемуарами и дневниками. Таблица, представленная ниже, позволяет дать представление о специфике сходства и отличия двух жанров:

Мемуарная литература	Жанровые закономерности произведений
	Система отражения действитель – ности	Структура повествования	Характер коммуникатив ности
Дневники	Синхронная	Дискретные записи	коммуникативен
Мемуары (воспоминания)	Ретроспектив-ная	Сюжетно-организо ванный рассказ в воспомина	Сфера автокоммуника- тивности ограничена. Коммуника- тивность приобретает внешнюю направленность.

Наряду с записками, записными книжками, воспоминаниями, автобиографиями и, наконец, собственно мемуарами дневники являются одним из типичных жанров мемуарной литературы. Следовательно, между мемуарами и дневником существует изначальная общность , заключающаяся в том, что в дневнике и в мемуарах автор рассказывает о событиях, участником или очевидцем которых он был. Но на присутствие автора мы можем указать и в лирической поэзии, и в прозе, т.е. во всех многоликих жанровых проявлениях. Разница между мемуарами и дневником состоит в следующем: 1) от сообщаемых фактов их авторов отделяет неодинаковое расстояние во времени (большая или меньшая протяженность в первом случае и предельная краткость – во втором. Автор дневника спешит зафиксировать только что возникшие впечатления, не давая им остыть и уйти в область воспоминаний, а то - и небытия); 2) в них представлены различные системы отражения действительности (синхронной в дневниках, ретроспективная в воспоминаниях); 3) существуют различия в типе и структуре повествования (связный, сюжетно организованный рассказ - в воспоминаниях, дискретные записи – в дневниках); 4) они отличаются характером коммуникативности. Дневник по своей природе автокоммуникативен («субъект передаёт сообщение самому себе»), рассчитан главным образом на внутренние, иногда интимные мысли автора, далеко не всегда предназначается им к прижизненному обнародованию, и, как правило, «секретен» для окружающих. Это его качество остаётся достаточно стабильным в течение длительных исторических периодов. В мемуарах же автокоммуникативность весьма размыта и сфера её влияния на читателя несколько ограничена. Попробуем рассмотреть, в чем же функциональное сходство и отличие мемуаров и дневников. Мемуары и дневники оказываются близки друг другу не только генетически. Их функциональная близость проявляется, вне всяких сомнений, в том случае, когда речь заходит о дневниках, закрепляющих впечатления от политических и литературно-общественных событий, от встреч с интересными и выдающимися людьми, интересных для будущих воспоминаний автора или для будущих поколений. Но даже в ежедневных записях, которые ведутся в целях самоанализа, самовоспитания, нравственного самоусовершенствования или ради текущих житейских интересов сегодняшнего дня, незримо присутствует частица понимания ценности личного опыта автора, стремление включить «уходящий день» в бытие. Поэтому в дневниковых записях воплощаются некоторые черты исторического самосознания личности (хотя, быть может, менее целеустремленно и последовательно, чем в собственно мемуарах). Различия между дневниками и мемуарами в этом отношении сводятся к тому, что исторический кругозор дневника (а, следовательно, и автора) ограничен пределами настоящего, тогда как историзм воспоминаний в мемуарах измеряется соотнесением их с прошлым, ставшим или становящимся историей. Именно эти признаки личного дневника определили его использование в художественной литературе. Дневник как форма изложения событий изначально предполагает полную откровенность, искренность мыслей и многообразие чувств пишущего. Эти свойства придают дневнику такую тональность интимности, лиричности, страстности интонации, с какими трудно сравняться другим литературным жанрам. Литературное значение дневника выходит далеко за рамки произведений, написанных в его форме. Дневник, как правило, сохраняет свежесть и искренность взгляда автора на окружающий мир и на себя. На основании всего сказанного сделаем выводы: Дневник – жанр мемуарной литературы. В литературе для дневника характерна форма повествования от первого лица. Оно ведётся в виде повседневных, обычно датированных, синхронных с точки зрения системы отражения действительности, записей. В структуре повествования преобладают дискретные записи. Как внелитературный жанр дневник отличает предельная искренность, доверительность. Все записи дневника, как правило, пишутся для себя. А дневник писателя сохраняет все эти признаки жанра, но как бы дополняет существующее определение тем, что является не только способом самовыражения, но и часто творческой мастерской, в которой могут так или иначе высвечиваться творческие замыслы писателя. Литература :

Лихачев Д. Прошлое – будущему. Л., 1985.

2. Литературная энциклопедия / Под ред. П.И.Лебедев-Полянский. М., 1934. Т.7. 3. Литературный энциклопедический словарь / Под ред. В.М.Кожевникова и др. М., 1987. 4. Краткая литературная энциклопедия. М., 1964. Т.2. 5.Тартаковский А.Г. Русская мемуаристика 18 – 1-й пол. 19 в. М., 1991; Голубцов В.С. Введение//Мемуары как источник по истории советского общества. М., 1970; Подольская И.И. Русские мемуары 1800 – 1825. М., 1989. 6. В.Оскоцкий, Дневник как правда// Вопросы литературы.-1993,-№5.

– литература в жанре мемуаров (франц. mémoires, от лат memoria память), разновидность документальной литературы и в то же время один из видов «исповедальной прозы». Подразумевает записки-воспоминания исторического лица о реальных событиях прошлого, очевидцем которых ему довелось быть. Основные предпосылки труда мемуариста – строгое соответствие исторической правде, фактографичность, хроникальность повествования (ведение рассказа по вехам реального прошлого), отказ от «игры» сюжетом, сознательных анахронизмов, нарочито художественных приемов. Эти формальные признаки сближают мемуары с жанром дневника, с той существенной разницей, что, в отличие от дневника, мемуары подразумевают ретроспекцию, обращение к достаточно отдаленному прошлому, и неизбежный механизм переоценки событий с высоты накопленного мемуаристом опыта. В.Г.Короленко в воспоминаниях История моего современника (1954) так выразил идеальные устремления мемуариста: «В своей работе я стремился к возможно полной исторической правде, часто жертвуя ей красивыми или яркими чертами правды художественной. Здесь не будет ничего, что мне не встречалось в действительности, чего я не испытал, не чувствовал, не видел».

По своему материалу, достоверности и отсутствию вымысла мемуары близки к исторической прозе, научно-биографическим, автобиографическим и документально-историческим очеркам. Однако от автобиографии мемуары отличает установка на отображение не только и не столько личности автора, сколько окружавшей его исторической действительности, внешних событий – общественно-политических, культурных и т.д., к которым в большей или меньшей степени он оказался причастен. В то же время, в отличие от строго научных жанров, мемуары подразумевают активное присутствие голоса автора, его индивидуальных оценок и неизбежной пристрастности. Т.е. один из конструктивных факторов мемуарной литературы – авторская субъективность.

Мемуарная литература – важный источник историографии, материал исторического источниковедения. В то же время по фактической точности воспроизводимого материала мемуары практически всегда уступают документу. Потому историки вынуждены подвергать событийные факты из воспоминаний общественных и культурных деятелей критической сверке с имеющимися объективными сведениями. В случае, когда некий мемуарный факт не находит ни подтверждения, ни опровержения в доступных документах, свидетельство о нем рассматривается историографией как научно состоятельное лишь гипотетически.

Устойчивые признаки мемуаров как формы словесности – фактографичность, преобладание событий, ретроспективность, непосредственность свидетельств, что никак не обеспечивают «чистоты жанра». Мемуары остаются одним из наиболее подвижных жанров с чрезвычайно нечеткими границами. Далеко не всегда мемуарные признаки свидетельствуют о том, что читатель имеет дело именно с мемуарами. Так, на первой странице наделенной всеми вышеназванными признаками книги С.Моэма Подводя итоги (1957) автор предупреждает о том, что это произведение – не биография и не мемуары. Хотя его взгляд неизменно уходит в прошлое, основная установка здесь не в воссоздании былого, а в исповедании художественной веры, подведении итогов полувекового литературного пути. По жанру книга Моэма – не мемуары, а развернутое эссе.

В 19 в., по мере развития принципа историзма, уже достигшая зрелости мемуарная проза осмысляется как важный источник научно-исторических реконструкций. Сразу же дают о себе знать попытки злоупотребления такой репутацией жанра. Возникают псевдомемуары и разнообразные мемуарные мистификации. Особенно явно эти тенденции заметны в сочинениях, посвященных сугубо мифологизированным фигурам истории и уже завершившимся циклам прошлого. Как следствие, возможны досадные исторические заблуждения в трудах, построенных на неосновательных мемуарных источниках. Так, Д.С.Мережковский в своем этюде об А.С.Пушкине из цикла Вечные спутники (1897) всю концепцию творчества поэта выстроил на записках приятельницы Пушкина А.О.Смирновой. Однако по прошествии нескольких лет выяснилось, что эти воспоминания целиком фальсифицированы ее дочерью, О.Н.Смирновой. Другой пример – мемуары Петербургские зимы Г.Иванова, посвященные воссозданию атмосферы предреволюционных лет «серебряного века». Есть основания считать его художественным текстом, основанном на условной литературной технике. Литература русской послереволюционной эмиграции, в которой мемуары вообще играли особо значимую роль, дала наряду с шедеврами прозы в жанре воспоминаний и множество образцов мистифицированной и фальсифицированной мемуаристики (поддельный «дневник» фрейлины императрицы Александры, покровительницы Г.Распутина А.А.Вырубовой и др.).

В литературе 19–20 вв. нередко под мемуары стилизуются сугубо художественные произведения с вымышленным сюжетом. Цель такого приема может быть разной: от воссоздания через жанр атмосферы времени (Капитанская дочка (1836) Пушкина, где использование в «Записках» Петра Гринева мемуарного жанра – одной из основных форм словесности 18 в. – выступает приемом стилизации «под екатерининскую эпоху») до придания тексту особой искренности, достоверности, композиционной свободы и иллюзии независимости от «воли автора» (Неточка Незванова (1849) и Маленький герой (из неизвестных мемуаров) (1857) Ф.М.Достоевского).

Нередко автобиографические произведения по своим литературным качествам неотличимы от мемуаров. Но эти жанры могут преследовать и разные задачи. Автобиография легче подвергается беллетризации, переходу в художественную словесность. Так, в автобиографической трилогии Л.Н.Толстого Детство (1852), Отрочество (1854), Юность (1857) воспоминания подчинены не собственно мемуарной, а художественной задаче – психологическому исследованию характера и творческому осмыслению важных для автора философских категорий (сознание, разум, понимание и т.д.). По этой причине в жанровом отношении трилогия Толстого ближе к роману, чем мемуарам.

Возможны и прямо противоположные случаи. Так, в Семейной хронике (1856) и Детских годах Багрова-внука (1858) С.Т.Аксакова главный герой выступает под вымышленным именем, что естественно для художественной литературы. Однако задача автора здесь сугубо мемуарная: воскрешение прошлого и его «атмосферы», правдивое воспоминание о былом. В жанровом отношении обе книги принадлежат именно к мемуарной литературе. Не случайно откровенно мемуарно-документальные Воспоминания (1856) Аксакова воспринимаются как непосредственное продолжение дилогии о Багрове.

Подвижности мемуарного жанра способствует и его стилистическая вариативность. Повествование здесь может быть отмечено и красочностью художественной прозы (Детство (1914) и В людях (1916) М.Горького), и публицистической пристрастностью (Люди, годы, жизнь (1960–1965) И.Эренбурга), и строго научным обоснованием происходящего (5–7 части Былого и дум (1852–1867) А.И.Герцена). Шаткость границы между мемуарами и художественными, публицистическими, научными жанрами определилась в русской и западноевропейской литературах уже к середине 19 в. Тому немало способствовали кризис романтизма и укрепление новой эстетики, нацеленной на подражание действительности в ее социальной конкретности, – эстетики реализма. В.Г.Белинский в статье Взгляд на русскую литературу 1847 года (1848) уже фиксирует эту жанровую аморфность мемуарной прозы: «Наконец самые мемуары, совершенно чуждые всякого вымысла, ценные только по мере верной и точной передачи ими действительных событий, самые мемуары, если они мастерски написаны, составляют как бы последнюю грань в области романа, замыкая ее собою».

Непревзойденный образец зрелой и в то же время чрезвычайно сложной в жанровом отношении, многосоставной мемуарной прозы – Былое и думы Герцена. По мере реализации замысла автора это сочинение превращалось из записок о сугубо личном, семейном прошлом в подобие «биографии человечества». Здесь достигается намеренное слияние жанровых признаков воспоминаний и публицистики, «биографии и умозрения», дневника и литературных портретов, беллетристических новелл, научной фактографии, исповеди, очерка и памфлета. В результате возникает такая литературная форма, которая, по словам автора, «нигде не шнурует и нигде не жмет». Герой книги – не сам автор (как в обычных, одномерных с точки зрения жанра мемуарах) и не современная ему история (как в исторических хрониках), а сложнейший процесс событийного и духовного взаимодействия личности и общества в определенную эпоху. Книга Герцена вышла за естественные границы собственно мемуарной прозы и стала важнейшим программным текстом эпохи «критического реализма» в европейской литературе. Характерно, что западная критика могла усматривать за этим текстом еще более широкое историко-литературное значение. Так, отзыв об авторе Белого и дум в одном из номеров лондонской газеты «The Leader» за 1862 завершался выводом: «Гете мог бы усмотреть в нем яркое подтверждение теории грядущей универсальной литературы».

В первой пол. 20 в. в эпоху т.н. «конца романа», когда литература переживала кризис традиционных условных форм и переключалась на пограничье между вымыслом и документом, появляется череда синтетических текстов (На западном фронте без перемен (1929) Э.М.Ремарка, Жизнь в цвету (1912) А.Франса, Шум времени (1925) О.Мандельштама, позднее в русле той же традиции – Алмазный мой венец (1978) В.Катаева и др.). В них мемуарное начало включено в органику художественной литературы. Исторический материал, реальная жизнь автора претворяется в факт искусства, а стилистика подчинена задаче произвести на читателя эстетическое воздействие. О зрелости и завершенности процесса «усыновления» мемуарной прозы художественной литературой 20 в. свидетельствуют факты пародийного использования ее законов в жанре романа (Признания авантюриста Феликса Круля (1954) Т.Манна).

Мера исторической содержательности мемуаров и сам тип их практического использования разными гуманитарными дисциплинами как источников во многом зависят от личности автора. Если мемуарист – яркая и чрезвычайно значимая для истории и культуры личность, то фокус интереса в читательском и исследовательском восприятии его текста неизбежно сориентирован на самого автора. Исторический материал при этом отходит на обочину внимания. Яркий пример сочинения такого рода – Десять лет в изгнании (1821) мадам де Сталь, выдающейся женщины эпохи, одной из блистательных писательниц и культурных деятельниц романтизма. Образец воспоминаний иного типа оставил герцог Сен-Симон. Его Мемуары (опубл. в 1829–1830) ценны прежде всего маленькими фактами, деталями, скрупулезно передающими атмосферу придворной жизни Парижа последнего двадцатипятилетия царствования Людовика XIV и периода регентства. Как следствие, воспоминания мадам де Сталь – объект внимания прежде всего литературоведов, мемуары Сен-Симона – историков. С 1940-х благодаря исследователям «Школы Анналов» (Л.Февр, Ф.Бродель, Ж. Ле Гофф и др.) историческая наука переживает всплеск интереса к запискам-воспоминаниям ничем не примечательных и непубличных людей. Их сочинения (по типу: «записки немецкого мельника середины 17 в.», «записки лондонского купца средней руки начала 18 в.» и т.д.) помогают восстановить объективную историю быта, выявить определенные социальные стереотипы, фиксирующие характерное, стандартное, а не исключительное. Мемуарная продукция такого рода – важный источник истории цивилизации и исторической социологии.

Свое происхождение мемуарная литература ведет от воспоминаний Ксенофонта о Сократе (4 в. до н.э.) и его Анабасиса (401 до н.э.) – записок о военном походе греков. Античные образцы жанра, к которым принадлежат также Записки о Галльской войне Юлия Цезаря (I в. до н.э.), безличностны и тяготеют к исторической хронике. Христианское средневековье (Исповедь (ок. 400) Бл. Августина, История моих бедствий (1132– 1136) П.Абеляра, отчасти Новая жизнь (1292) Данте и др. памятники) привносит в жанр развитое чувство внутреннего «я» повествователя, нравственный самоанализ и покаянную тональность. Раскрепощение личности и развитие индивидуалистического сознания в эпоху Возрождения, рельефно отраженные в Жизни Бенвенуто Челлини (1558–1565), подготовили расцвет мемуаристики в 17–18 вв. (Сен-Симон, кардинал Дж.Мазарини, Ж.-Ж.Руссо и др.)

В 19–20 вв. одним из ведущих жанров словесности становятся воспоминания писателей и о писателях. Тем самым формируется собственно литературная мемуаристика, свои воспоминания оставляют И.-В.Гете, Стендаль, Г.Гейне, Г.-Х. Андерсен, А.Франс, Р.Тагор, Г.Манн, Р.Роллан, Ж.-П.Сартр, Ф.Мориак и др.

В России мемуарная литература ведет начало от Истории о Великом Князе Московском (сер. 16 в.) Андрея Курбского. Важная веха в становлении личностного самосознания в русской литературе – автобиографическое Житие (1672–1675) протопопаАввакума. Яркие памятники русской мемуаристики 18 в. – Жизнь и приключения Андрея Болотова (ок. 1780), Собственноручные записки императрицы Екатерины II (опубл. в 1907), Записки (опубл. в 1804–1806) Е.Р.Дашковой, Чистосердечное признание в делах моих и помышлениях (1789) Д.И.Фонвизина. Бурное развитие мемуарной литературы в России 19 в. связано с воспоминаниями Н.И.Тургенева, декабристов И.Пущина, И.Якушкина, М.Бестужева, литератора Н.Греча, цензоров А.Никитенко, Е.Феоктистова, писателей И.С.Тургенева, И.А.Гончарова и др. Фактическими подробностями в описаниях литературного быта 2-й пол. 19 в. ценны мемуары А.Я.Панаевой, Н.А.Огаревой-Тучковой, Т.А.Кузминской. Общественная обстановка этих лет отражена в Записках революционера (1899) П.А.Кропоткина, На жизненном пути (опубл. в 1912) А.Ф.Кони.

Оживление мемуарной литературы, связанное с чередой опубликованных в СССР и в эмиграции воспоминаний о предреволюционной и революционной эпохе, приходится на 1920–1930-е гг. (мемуары К.Станиславского, В.Вересаева, А.Белого, Г.Чулкова и др.).

Новый всплеск мемуарной словесности в СССР, вызванный «хрущевской оттепелью», начинается с середины 1950-х. Публикуются многочисленные воспоминания о писателях, не вполне укладывавшихся с структуру советской идеологии: В.Маяковском, С.Есенине, Ю.Тынянове и др. Выходят многочисленные мемуарные очерки К.Чуковского, Повесть о жизни (1955) К. Паустовского, сборники воспоминаний о Е.Шварце, И.Ильфе и Е.Петрове. В основанной издательством «Художественная литература» в 1960-е серии «Литературные мемуары» печатаются воспоминания А. и П.Панаевых, П.Анненкова, Т.П. Пассек, сборники мемуаров о Н.В.Гоголе, М.Ю.Лермонтове, В.Г.Белинском, Л.Н.Толстом, Ф.М.Достоевском.

С конца 1980-х публикуются материалы о художественной жизни «серебряного века» и воспоминаний представителей русской эмиграции (На Парнасе Серебряного века (1962) К.Маковского, На берегах Невы (1967) и На берегах Сены (1983) И.Одоевцевой, Бодался теленок с дубом (1990) А.Солженицына,Курсив мой Н.Берберовой и др.), ранее не издававшиеся.

С начала 1990-х в России из-под пера современных политических и культурных деятелей выходит лавина мемуаров, многие из которых скорее является фактом общественной жизни, чем собственно литературы.

Геннади Г. Записки (мемуары) русских людей. Библиографические указания // Чтения в Императорском обществе Истории и Древностей Российских при Московском университете . 1861, кн. 4
Пыляев М.И. Записки русских людей // Исторический вестник, 1890. Т. 39
Указатель воспоминаний, дневников и путевых записок XVIII–XIX вв . М., 1951
Аннотированный указатель мемуарной литературы . Ч. 1, М., 1985. Ч. 2, 1961
Кардин В. Сегодня о вчерашнем. Мемуары и современность . М., 1961
Катанян В. О сочинении мемуаров // Новый мир, 1964, № 5
Елизаветина Г. Становление жанров автобиографии и мемуаров // Русский и западноевропейский классицизм . Проза. М., 1982
Литературные мемуары XX века: Аннотированный указатель . 1985–1989 гг . М., 1995. Ч. 1–2

Найти "МЕМУАРНАЯ ЛИТЕРАТУРА " на

Мемуарная литература

Мемуарная литература

1. Объем и состав понятия.
2. Классовая детерминированность мемуарных жанров.
3. Вопросы достоверности М. л.
4. Приемы экспертизы М. л.
5. Значение мемуаров.
6. Основные исторические вехи М. л.

1. ОБЪЕМ И СОСТАВ ПОНЯТИЯ. - М. л. (от французского memoire - память) - произведения письменности, закрепляющие в той или иной форме воспоминания их авторов о прошлом. Приближаясь подчас к художественной литературе, в частности напр. к таким жанрам, как семейная семейная хроника (см.) и различные виды исторической беллетристики, М. л. отличается однако от них стремлением к точному воспроизведению определенного участка действительности. В отличие от художественной литературы произведения мемуарной литературы несут на себе исключительно или преимущественно познавательные функции без каких-либо специальных художественных установок. Однако четкую грань между ними и художественной литературой иногда провести крайне трудно. Ни «Дневник Кости Рябцева» Огнева, ни «Confessions d’un enfant du siecle» Мюссе произведениями М. л. не являются. Но уже в «Давиде Копперфильде» Диккенса или особенно в «Семейной хронике» С. Аксакова мы находим огромное количество автобиографических реалий, к-рые положены в основу литературно-художественной обработки. Вполне возможна здесь и обратная связь - в памятниках М. л. может в той или иной мере наличествовать стремление к художественной выразительности. Так, мемуарам итальянского авантюриста XVIII в. Казановы не чужды приемы галантного авантюрного романа эпохи Рококо, а воспоминания декабриста Н. А. Бестужева написаны в явно идеализирующей житейской манере по образцам классических биографий Плутарха. Сочетание в мемуарном произведении моментов «достоверного» и «вымысла» составляет огромные трудности для биографа писателя или исследователя его творчества (классический пример этого сплава «Dichtung und Warheit» Гёте). Пропорция соотношения обоих элементов может исключительно сильно варьироваться: элементы художественного вымысла, почти безраздельно доминирующие в «Сентиментальном путешествии» Стерна, отходят на второй план в «Письмах русского путешественника» Карамзина, отделанном дневнике, написанном Карамзиным во время его путешествия по Зап. Европе; произведение это стоит на рубеже художественной и М. л. Последнее часто оказывается глубоко плодотворным для литературы: так, «Чапаев» Фурманова, являясь художественным обобщением определенного периода и уголка гражданской войны, в то же время сохраняет большую степень близости к действительности, что несомненно повышает напряжение внимания у читателя и способствует успеху произведения.
Довольно многообразные жанры М. л. часто переплетаются между собою. Первичной и в известном смысле наиболее примитивной формой М. л. является дневник - ежедневные или периодические записи автора, излагающие события его личной жизни на фоне событий современной ему действительности (последнее впрочем не всегда обязательно). Дневник представляет собой первичную форму М. л. - общая перспектива событий здесь отсутствует, и повествование держится на молекулярной связи записей, объединенных единством излагающего их лица, системой его воззрений. Примером этого вида могут служить недавно вышедшие «Дневники» М. Шагинян. Воспоминания или записки - более сложная и частая форма М. л. Здесь автор получает возможность перспективного взгляда назад, охвата большего промежутка времени и анализа его событий под углом зрения определенной идейной концепции. В воспоминаниях меньше случайного, в них гораздо больше присутствуют элементы отбора, отсева событий. Третьей формой можно считать автобиографию, более краткую, чем воспоминания, по своему объему и охватывающую наиболее важные и поворотные моменты в истории личности (воспоминания могут повествовать о действительности вообще, для автобиографии же обязательно нахождение личности в центре рассказа). Автобиография часто пишется по специальным основаниям - напр. писателем, обозревающим свой творческий путь (см. сборник автобиографий «Наши первые литературные шаги» Н. Н. Фидлера, «Писатели о себе», Под редакцией В. Лидина, и пр.). Автобиография, посвященная каким-либо, особенно переломным событиям в жизни писателя, часто называется также исповедью (ср. напр. «Исповедь» Л. Толстого, написанную им после творческого перелома 1882, или предсмертную «Авторскую исповедь» Гоголя). Термин этот однако не вполне определенен, и напр. «Confessions» Руссо представляют скорее воспоминания. Если центр тяжести переносится с автора на лиц, с которыми он чем-либо был связан в прошлом, возникает форма биографических воспоминаний. Таковы напр. мемуары Н. Прокоповича о Гоголе, Горького о Л. Толстом, не дающие цельной научной биографии, но доставляющие для нее ценнейший материал. Наконец если воспоминания о близком лице написаны в связи с его смертью и под непосредственным ее впечатлением, мы имеем форму некролога.
Нужно оговориться, что эта классификация схематична и сама по себе не определяет жанрового существа того или иного произведения М. л., хотя и приближает нас к раскрытию этого существа. Изучение форм М. л. должно быть конкретным: лишь тогда типологический анализ насытится конкретным классовым содержанием и даст нам полное представление о существе тех общественно-политических тенденций, которые определяют собою тот или иной жанр М. л. Абстрактное изучение М. л. вне создающих ее процессов классовой борьбы абсолютно бесплодно.

2. КЛАССОВАЯ ДЕТЕРМИНИРОВАННОСТЬ МЕМУАРНЫХ ЖАНРОВ. - В литературоведении прошлого неоднократно делались попытки установления общих формальных признаков М. л. Эти попытки ни в какой мере не были успешны. Признаки, характерные для мемуарных произведений одних эпох, перестают быть обязательными в другие эпохи; продукция одних классовых групп радикально отличается от произведений, выражающих иную классовую идеологию, обслуживающих другую классовую практику. Лефовцы культивировали М. л. за ее «фактографичность» в отличие от литературы художественной, якобы базирующейся на «вымысле». Нетрудно обнаружить всю фиктивность этого разделения: мемуарам очень часто присуще и прикрашивание действительности, и изображение ее под определенным углом зрения, и прямое извращение фактов. «Записки» Смирновой не перестают быть фактом М. л. от того, что в них масса недостоверного и прямо ошибочного.
Вневременные признаки не определяют существа М. л., форма и содержание к-рой определяются переплетением конкретных социально-исторических условий. В таких мемуарах, как «Записки Болотова», с одной стороны, и «История моего современника» В. Г. Короленко - с другой, не существует ничего общего кроме стремления к возможно более правдивому изображению прошлого, стремления, проявляющегося в различном содержании и различных формах у двух представителей различных классов в две глубоко различные исторические эпохи. Изучение мемуаров вне конкретной классовой их обусловленности неизбежно приводит к идеалистическим абстракциям.
Являясь конкретной формой проявления тех или иных стилей, мемуарные жанры обусловлены во всех своих особенностях теми же социально-экономическими условиями, какими определяются стили, и служат тем же целям классовой практики. Мемуары С. Т. Аксакова, созданные представителем помещичьего славянофильства, существенным образом отличаются от мемуаров И. А. Худякова, представителя революционного разночинства, выражавшего интересы революционной крестьянской демократии 60-х гг. Мемуары Аксакова («Семейная хроника», «Детские годы Багрова внука») рисуют бытовую идиллию дворянской усадьбы конца XVIII и начала XIX вв., идиллически трактуя даже самые безобразные стороны этой жизни («добрый день» помещика, включающий пинки дворовым), дают картину воспитания, жизни и обучения дворянина-юноши в условиях налаженной, спокойной, обеспеченной усадебной жизни, освещая как необходимость жесточайшие издевательства над крепостными (дедушкин «грех» и др. эпизоды). Мемуары у Аксакова - жанр, повествующий о семейно-усадебном быте дворянского гнезда конца XVIII века, - идеализируют ушедший мир, к к-рому тяготел славянофил-помещик с его социальным культом стародавнего помешичьего строя. Тем самым художественные мемуары С. Т. Аксакова в классовой борьбе выполняли политическую функцию защиты дворянского усадебного землевладения в момент нарастания революционной борьбы с феодализмом в России, когда назревавшая с конца 50-х гг. революционная ситуация вырвала у крепостничества «освобождение крестьян».
Иными являются мемуары, созданные революционным демократом, каракозовцем И. А. Худяковым. И. А. Худяков - представитель авангарда революционного народничества 60-х гг., сторонник политической революции в интересах крестьянства и вообще «народа». Разделяя безусловно общие всему кружку ишутинцев взгляды на подвижничество революционера, «суровую дисциплину личной жизни», он придал своим воспоминаниям иные стилевые и жанровые черты, чем представитель помещичьего землевладения. Мемуарный жанр И. А. Худякова, отражая общественно-политическую жизнь эпохи 60-х гг., является выражением «второго этапа революции - этапа разночинского или буржуазно-демократического», по выражению Ленина. Если помещик-мемуарист поэтизировал свое прошлое, свое детство и годы юности, то революционер-разночинец это прошлое расценивал как непоправимое зло. «Жизнь наша, - заявляет Худяков в предисловии по поводу своего воспитания, - осталась разбитой и надломленной и была переполнена рядом физических и нравственных страданий». И. А. Худяков признавал пользу «за автобиографиями, откровенно написанными», характер к-рых представлял себе так: «Действительная жизнь всегда поучительнее вымышленной; и в этом отношении хорошо написанные биографии всегда поучительнее романов». В очерке о своей жизни он «опускал те частные подробности, к-рые могли бы быть находкой для романиста или художника», и дал изображение «безуспешной своей борьбы с самыми жестокими препятствиями к достижению человеческого идеала». Классовая позиция автора, мировоззрение его и определяют конкретно-исторические черты данного мемуарного жанра.
Диференциация мемуарных жанров существует и в пределах единого классового стиля. Мемуары С. И. Канатчикова «История моего бытия» и А. Е. Бадаева «Большевики в Государственной думе» - произведения представителей рабочего класса, созданные почти одновременно в эпоху строительства социализма (1928-1929). При наличии единства классового сознания и классового опыта этих двух мемуаристов их мемуары представляют разные жанры. «История моего бытия» С. И. Канатчикова - социально-бытовые мемуары, воспоминания А. Е. Бадаева - социально-политические. С. И. Канатчиков рисует картину постепенного роста и превращения деревенского парня в сознательного рабочего, пролетария. На фоне тяжелой рабочей жизни на заводах Москвы и Петербурга показан процесс формирования молодого пролетария, сознательного борца за интересы пролетариата, в условиях капиталистической эксплоатации, путь его культурного роста и политического развития и борьба с капитализмом. Воспоминания А. Е. Бадаева раскрывают политическую борьбу фракции большевиков в Государственной думе в последние годы перед революцией 1917. Они описывают революционные события последних лет существования монархии и показывают, как деятельность фракции отражалась на революционной борьбе рабочего класса и как в свою очередь те или иные моменты массового рабочего движения отражались на работе фракции. В этих двух мемуарах даны разные стороны единого классового опыта. Поскольку авторы, представители одного класса, обратили внимание на разные моменты действительности, они создали разные жанры в пределах единого стиля пролетарской литературы. Тем не менее это жанры одного классового опыта - представителей пролетарского социализма.
Каждый мемуарист показывает лишь те факты, на к-рых сосредоточивается его классовое сознание, группируя и осмысливая факты со своей же классовой позиции в интересах классовой борьбы. Социально-классовыми интересами автора мемуаров обусловлено напр. то обстоятельство, что А. Галахов, представитель реакционного дворянства 40-х гг., рассказывая в своих мемуарах о 1825, ни словом не обмолвился о восстании декабристов. Напротив, А. И. Герцен, принадлежавший к «поколению дворянских помещичьих революционеров первой половины прошлого века», в котором «при всех колебаниях между демократизмом и либерализмом демократ все же брал верх» (Ленин), дал восторженную оценку восстания декабристов как идейных борцов с царизмом, заражавших своим примером потомков.
Классовое сознание и классовые интересы, определяя тематику воспоминаний, разумеется обусловливают и точку зрения мемуариста на изображаемые явления, на их освещение и интерпретацию. Отсюда понятно, что одно и то же явление (событие, лицо, факт литературы или журналистики) в воспоминаниях представителей разных социальных групп получает не только разную оценку, но и разное изложение последовательности события или разный пересказ слышанного, виденного. Л. Толстой в воспоминаниях своих единомышленников получает традиционный иконописный облик сентиментального мудреца и непротивленца злу. В воспоминаниях же М. Горького он показан как живой человек с яркими чертами противоречивой психологии, сквозь к-рые Ленин увидел в барине Толстом мужика. Естественно встает вопрос, чье изображение Л. Толстого является наиболее правдивым, наиболее достоверным, т. е. объективно-историческим? Мемуарами, наиболее близкими к объективной истине, будут те, к-рые отражают критику и мировоззрение передового, революционного класса данной эпохи. Мемуары Горького представляют высшую степень объективности познания и изображения Л. Толстого, тогда как мемуары толстовцев не дают правильного отражения действительности. Высшую степень объективно-исторического познания действительности представляют также и мемуары пролетарских революционеров по сравнению с мемуаристами других групп (классов), ушедших к действующих сейчас. Революционная практика передового класса обеспечивает наиболее верное, точное и глубокое познание явлений.
Различие классовых тенденций, обусловленных различием классового опыта различных классовых групп (классов), создает глубоко различные и противоположные жанры М. л. Единого жанра М. л. не существует. Возникающие на различных и противоположных классовых основах жанры М. л. различны и противоположны как в основных, так и во второстепенных признаках.

3. ВОПРОСЫ ДОСТОВЕРНОСТИ М. Л. - Документальная форма М. л., кажущаяся «бесхитростность» ее повествования не служат однако гарантией ее правдивости. Мемуарные сообщения испытывают на себе обычную судьбу свидетельских показаний даже при отсутствии злостного искажения действительности; классовая позиция автора, его мировоззрение сказываются как на выборе фактов, освещении их, так и на выводах из этих фактов; направленность М. л. не может не служить определенным целям классовой практики. Еще Татищев учитывал этот момент, определяя степень достоверности в сообщении графа Матвеева о стрелецком бунте: «Сильвестр Медведев, монах Чудова монастыря, и граф Матвеев, - говорит он в своей «Истории Российской», - описали стрелецкий бунт, токмо в сказаниях по страстям весьма несогласны и более противны, потому что графа Матвеева отец в оном стрельцами убит, а Медведев сам тому бунту участник». Не требует специального доказательства мысль о том, что изучение М. л. может быть научно плодотворным не только с поправкой на личное пристрастие и непосредственную заинтересованность авторов (подобные тем, что отмечены Татищевым), но прежде всего при условии раскрытия конкретно-исторической классовой целеустремленности мемуаров, в полной мере сохраняющей свою важную роль в тех случаях, когда автор выступает в качестве «стороннего наблюдателя». Мемуары, как и всякая другая литература классового общества, служат целям идейной и политической борьбы с тем или иным классовым противником. В этом отношении ссылки кн. Курбского на «достоверных мужей» не мешают нам воспринимать его записки как острый политический памфлет в его борьбе с Иваном Грозным или - шире - в борьбе одной группы помещиков против другой, захватившей власть в Московском государстве.
Классовая направленность мемуаров снижает их объективно-познавательную функцию обычно в том случае, если она исходит от классов реакционных, классов-эксплоататоров, заинтересованных в замазывании противоречий действительности. И наоборот, последовательная партийность представителей революционных классов повышает объективно-познавательное значение их мемуарных записей. В этом отношении высшую ступень представляют соответствующие записи пролетарских революционеров, вождей рабочего класса, революционная практика, исторические задачи и конечные цели которого образуют реальную основу для наиболее глубокого и точного познания окружающего мира. Такова итоговая брошюра Ленина о II съезде РСДРП («Шаг вперед, два шага назад», 1904), к-рая является своеобразным «воспоминанием» одного из участников событий. Работа эта остается непревзойденной до сих пор вершиной истинно-научного и истинно-объективного при всей его партийности осмысления одного из важнейших этапов в развитии международного рабочего движения. Достаточно сопоставить с этой ленинской большевистской, подлинной достоверностью субъективистское извращение и опошление исторической действительности Л. Троцкого в его книге «Mein Leben» (Моя жизнь), чтобы увидеть совершенно противоположное познавательное значение М. л., классовая направленность которой идет по линии классовых интересов буржуазии и контрреволюции.
При оценке автобиографических записей кроме всего вышесказанного следует иметь в виду, что эти записи нередко составляются с явной целью самооправдания, самообороны их автора. Подробнейшие и крайне фактичные на первый взгляд записки декабриста Д. И. Завалишина при сопоставлении с рядом исторических документов оказываются весьма неустойчивыми в своих якобы документально-точных утверждениях, особенно в части, касающейся поведения самого Завалишина в деле 14 декабря: благородная поза автора записок целиком опорочивается рядом протокольных записей, скрепленных его подписью, и донесением следственной комиссии. Даже в тех случаях, когда автор ставит себе специальной целью разоблачить самого себя, не следует поддаваться подчеркнуто-искреннему тону подобных саморазоблачений. В «Исповеди» Руссо не раз по-актерски используется этот эффектный мотив предельной откровенности.

5. ЗНАЧЕНИЕ МЕМУАРОВ. - Мемуары как источник сведений о жизни той или иной эпохи доставляют немаловажный материал и по истории лит-ой жизни. Мы знаем целый ряд записок, посвященных литературному быту или воспроизводящих интереснейшие моменты из жизни того или иного художника слова. Таковы напр. записки братьев Гонкур, Жорж Санд, Шатобриана и др. На русском яз. мы обладаем обширной М. л., имеющей значительную историко-литературную ценность. Здесь надо иметь в виду наряду с записками самих художников слова, как напр. дневником Пушкина, «Моими воспоминаниями» Фета и пр., также и записки тех, кто по роду своей деятельности имел возможность наблюдать вблизи литературную жизнь с ее ежедневной будничной стороны, мало доступной широкой публике. Так, Н. И. Греч, автор «Записок о моей жизни» (изд. 2-е, СПБ, 1886, последнее - М., 1928), имел возможность в качестве редактора «Северной пчелы» сообщить множество сведений по истории русского художественного слова и журналистики (в частности - о деятельности цензуры), хотя часто заведомо искажал их. А. В. Никитенко («Моя повесть о самом себе и о том, чему свидетель в жизни был») приоткрывает множество интересных эпизодов из деятельности Цензурного комитета, многолетним членом к-рого он состоял. Воспоминания А. Панаевой (см.), бывшей жены И. И. Панаева, а затем в течение 15 лет гражданской жены Некрасова, заключает в себе много данных не только о личности и лит-ой работе Некрасова, но и о целой плеяде писателей, с к-рыми ей приходилось встречаться или о к-рых приходилось слышать от друзей.
Но особенную ценность для историка литературы приобретают записки, принадлежащие перу больших художников слова и дающие богатый материал не только для изучения писательской биографии, но и для изучения творческой личности писателя (мемуары Ж. Санд, м-м де Сталь, дневник Гонкуров, воспоминания Гёте и др. - на Западе, дневники Пушкина, Толстого, Брюсова, воспоминания М. Горького - у нас). В подобных произведениях мы находим часто и прямые указания на писательские замыслы, на творческую историю отдельных конкретных произведений. Кроме того, помимо случаев прямых указаний, новое и особенное значение в разрезе творческой истории приобретают записи, в к-рых воспроизводится в документальной форме жизненный материал, нашедший себе у того же автора и другое отображение - художественное. Огромную ценность под этим углом зрения представляют воспоминания М. Горького, собранные в его книгах «Детство», «В людях», «Мои университеты» и др. Сопоставление выведенных здесь лиц и изображенных событий с первыми ранними произведениями того же Горького дают прекрасный материал для суждений не только о процессе творчества, о возникновении художественного произведения, но и о творческом методе, о художественном стиле писателя, об его классовом отношении к жизненному материалу.
М. л. может доставлять далее обильный исторический материал не только для литературоведческих изысканий, но и для самих художников слова. Известно, что Толстой при создании «Войны и мира» самым широким образом пользовался наряду с общеисторическими исследованиями также и мемуарами современников изображаемой им эпохи. Мемуарные материалы часто дают гораздо больший простор, чем научные работы по истории, для изучения бытового характера эпохи, психологии отдельных лиц и т. п.; М. л. подчас больше говорит воображению писателя и предоставляет больше ресурсов для конкретного воплощения его художественных образов. Вот почему авторы так наз. «исторических» романов охотно прибегают к мемуарным источникам. Анатоль Франс в романе «Боги жаждут», изображающем Великую французскую революцию, и в сборнике новелл «Перламутровый ларец», относящемся к той же эпохе, воспроизводит ряд эпизодов, заимствованных из обширной М. л.
Нередко и гораздо более широкое использование М. л. - когда художник заимствует из чьих-либо записей весь фабульный материал и типаж своего произведения. Так возникли многие рассказы и повести советской литературы, посвященные эпохе гражданской войны. Как на характерный пример использования одного из таких мемуаров можно указать на повесть Всеволода Иванова «Гибель железной», в основу фабулы к-рой положены воспоминания красного командира Л. Дегтярева, но изменены при этом передача и освещение фактов.
В связи с тем, что большинство записок не готовится непосредственно к печати и бывает обнародовано лишь впоследствии, повышается ценность излагаемого в них материала, ибо он меньше подвергается искажениям современной автору официальной цензуры и правке предварительной негласной цензуры самого автора. В силу этого в М. л. до нас дошли такие подробности, к-рые с трудом проникали или же совершенно не проникали в печать своего времени. В записках А. С. Пишчевича напр. мы находим множество фактов, к-рые автор имел возможность близко наблюдать в качестве драгуна в царствование Екатерины II и затем на гражданской службе при Павле I; многие из этих фактов раскрывают для нас подробности офицерского и чиновничьего быта того времени, сообщают о всяческих «бытовых» злоупотреблениях по службе. Неудивительно, что сохраненные от воздействия современной им цензуры мемуарные записи при своем обнародовании в последующие эпохи вызывают к себе особо подозрительное отношение со стороны цензоров. Так, мемуары Болотова, посвященные XVIII в., в первом издании, вышедшем после смерти автора, были значительно искажены: в последующих изданиях пришлось восстанавливать по рукописи пропущенные эпизоды, изображающие иногда даже помимо желания Болотова в непривлекательном свете представителей чиновничества, офицерства и духовенства. Естественно, что наибольший простор для изучения М. л. как памятника прошлого быта и исторической обстановки возникает тогда, когда государственная власть переходит в руки других классов, не заинтересованных в «сокровении тайн» уже сошедшего со сцены класса.
Октябрьская революция особенно содействовала оживлению М. л., относящейся к прошлому и вскрывающей то, чего по условиям этого прошлого нельзя было вскрыть раньше. Целый ряд воспоминаний революционных деятелей был обнародован за последние несколько лет, давая громадный материал по истории революционного движения в России, по истории политических партий и внутрипартийных разногласий, вскрывая конкретную обстановку классовой борьбы (воспоминания о Ленине Н. К. Крупской, А. И. Елизаровой, - В. Н. Соколова («Партбилет № 0046340»), Н. Никифорова («Муравьи революции») и др.).
Вместе с тем в связи с обострившимся чувством исторической ответственности нашей революционной эпохи в корне оказалась пересмотренной и обычная для большинства мемуаров «подспудность»: запись того, что совершается в революционной борьбе, производится теперь, в целом ряде случаев, не на старческом досуге и уж во всяком случае не для отдаленных потомков, а в процессе борьбы, для современников, для товарищей по той же борьбе. Такой характер носит большинство воспоминаний о Ленине; такой целью продиктована и организационная работа по учету и фиксированию воспоминаний о деятельности Красной армии и начатая по инициативе Горького «История фабрик и заводов».

6. ОСНОВНЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ВЕХИ М. Л. - После всего сказанного выше ясно, что изучать социальную природу М. л. удобнее всего на материале конкретных мемуарных жанров, исторически сложившихся в конкретном классовом стиле и обладающих определенным идеологическим содержанием. Так, в самом факте повышенного тяготения к М. л. вообще уже может сказаться классовая направленность литературных формаций. Тяготение к индивидуалистическому типу мемуаров со стороны А. Франса («Маленький Пьер», «Книга моего друга» и др.) не может не быть поставлено в связь с пассивностью и пассеизмом его творчества, а через это творчество - с пассивной ролью, к-рую все безнадежней и безнадежней должна была осознавать выдвинувшая его группа средней буржуазии, отторгнутая от непосредственного участия в производстве и в экономической борьбе (см. Франс). Однако из неоднократно наблюдаемого факта - двоякого использования одного и того же литературного материала - явствует, что даже в общей своей форме интерес к М. л. не может быть истолкован в отрыве от того места, к-рое она занимает в конкретной обстановке классовой борьбы.
В этой обстановке М. л. создает ряд конкретных классовых жанров. История жанровой эволюции М. л. еще не написана, для изучения отдельных мемуарных жанров с точки зрения их классовой характеристики не сделано еще ничего, но все же можно и сейчас уже отметить некоторые группы мемуарных произведений с достаточно очевидной социально-жанровой природой. «Комментарии о галльской войне» Юлия Цезаря, объединяющие в себе ряд чисто военных, политических, этнографических, географических и пр. сведений о Галлии, обстоятельствами своего возникновения и, главное, общей тенденцией своей - познать завоеванную страну и противопоставить ей идею римской государственности - служат выражением не только экспансии рабовладельческого государства в эпоху его расцвета (I в. до нашей эры), но и выросшей на этой почве военно-политической стратегии Юлия Цезаря, к-рый блестяще пользовался в интересах римского государства классовыми и племенными противоречиями галлов. «Исповедь» Блаженного Августина (IV-V вв. нашей эры), трактующая богословские проблемы с индивидуально-психологической точки зрения, повествующая о приступах неверия, религиозных сомнениях и колебаниях, о соблазнах мирской жизни, наконец оформляющая себя в стиле, рассчитанном не на богословов, а на светских читателей, - есть результат экономического упадка крупноземлевладельческого класса Римской империи, интересы к-рого выражал Августин, и связанного с этим упадком своеобразного литературно-идеологического «декаданса».
Для эпохи феодальной типичными являются записки Жоффруа де Вильгардуэн о крестовом походе, в к-ром он сам принимал участие. Феодально-церковная идеология господствующих классов находит здесь выражение прежде всего в том, что Вильгардуэн пытается изобразить в виде христианского подвига откровенно-грабительский поход «крестоносцев» 1202, вызывавший смущение даже в умах своих современников; ибо «святое воинство», вместо того чтобы сражаться с «неверными», как это ему полагалось, вошло в соглашение с венецианской республикой и разграбило земли христианского Востока, с тем чтобы на развалинах Византии образовать новую латинскую империю. Подчинение всего приводимого в вильгардуэновских записках исторического и историко-бытового материала высокой тематике «служения господу», пренебрежение к факту как к таковому, замена анализа фактов обобщенными декларациями по поводу них - характеризуют литературное оформление этих записок.
Эпоха освободительной борьбы городов с феодалами находит свое яркое отражение в мемуарах («De vita sua») французского богослова-историка Гвиберта Ножанского (XI-XII вв.), враждебного поднимающемуся бюргерству, но уже впитывающего в себя влияние, идущее от складывающейся городской культуры. Гвиберт пристально изучает окружающую действительность (выразительные описания истории Ланской коммуны, своего детства, юности и пр.), жизнь интересует его уже сама по себе, он тяготеет к бытовым зарисовкам и пр.
Мемуарная часть «Новой жизни» Данте в своих биографических комментариях к сонетам и канцонам, посвященным Беатриче, дает знакомую позднему средневековью тему идеально-мистической любви к женщине в новом, индивидуалистическом варианте, отображая тем самым тот общий индивидуализм, к-рым осложнилась в творчестве Данте традиционная идеология феодального дворянства в условиях роста торговых городов.
Целиком противопоставлена средневековым мемуарам может быть автобиография Бенвенуто Челлини - характернейшее произведение эпохи роста капиталистических отношений XVI в. В отчетливо-индивидуалистическом подходе к фактам, в культивировании красочного, насыщенного жизнью материала, в отсутствии мертвенных, отвлеченных, уводящих от жизни рассуждений проявляется не просто личный склад художника-авантюриста Бенвенуто Челлини, но идеология молодой буржуазии Возрождения, ее волеустремленность и здоровый эпикуреизм.
В Германии эпоха Реформации и религиозных войн создает форму политических мемуаров (записки Карла V, автобиография Г. фон Берлихингена и др.), нередко переходящих в памфлет (см.).
В Испании, ставшей в XVI-XVII вв. великой колониальной державой, возникает группа мемуаров, принадлежащих перу участников конкисты (записки и воспоминания Колумба, Писарро, Диаза и др.). Эти мемуары обычно являются описаниями путешествий в неведомые земли, быта экзотических стран, подвигов испанского оружия. Они пронизаны духом авантюризма, католического миссионерства, преклонением перед героизмом завоевателей.
Мемуары эпохи Людовика XIII и Людовика XIV в выборе изображаемых фактов, в культивировании мелочей, относящихся к придворному быту и к королевской особе, и в связи с этим в микроскопизме самой манеры изображения - одно из нагляднейших литературных проявлений придворно-аристократической среды XVII в. В качестве характернейшего образца могут служить мемуары герцога Сен-Симона, говорящего с одинаковой многозначительностью и о крупнейших политических событиях того времени, и о придворных интригах, о житейском облике, о манерах короля (ср. мемуары фавориток Людовика XIV Монтеспан и Ментенон, галантные «Мемуары герцога де Граммон», написанные в начале XVIII в. А. Гамильтоном, а также из более ранних - «Мемуары» Брантома, изображающие историю и нравы двора Карла IX и его преемников).
Аналогичные типы мемуаров находим мы и в России, но, в связи с общим отставанием русского исторического процесса, лишь начиная с XVIII в. (записки Екатерины II, кн. Дашковой, Ю. В. Долгорукова, Ф. Н. Голицына, В. Н. Головиной и мн. др.).
Разложение абсолютной монархии отобразилось на характере мемуаров Казановы (XVIII в.), на всей выраженной в них идеологии этого международного авантюриста, на развлекательном эпикуреизме прожигателя жизни, на тематике, складывающейся из придворных, светских и любовных интриг, сдобренных каббалистическим шарлатанством, на основной тенденции к забавной занимательности в выборе фактов и в изложении. Иными тенденциями пронизаны мемуары идеологов поднимающейся буржуазии. Мемуары Вольтера дезавуируют старый порядок; Руссо («Исповедь»), Гольдони и Гёте, излагая истории своей жизни, создают монументальное жизнеописание представителя поднимающегося третьего сословия, вырастающего в центральную фигуру прошлого века.
Французская революция возрождает жанр политических мемуаров (записки Лафайета, м-м де Сталь, Мирабо, К. Демулена, мадам Ролан и мн. др.), отличающихся большей частью явно выраженной партийной направленностью, страстностью отношения к вопросам социальной жизни.
«Воспоминания парижского буржуа» доктора Верона, вышедшие в середине XIX в., и в тематике, уводящей в ресторан, на биржу, в редакцию, и в характере изложения, рассчитанного не на понимающих с полуслова читателей, принадлежащих к определенному замкнутому кругу, а на более широкую, «демократическую» читательскую массу, проявляют идеологию и интересы буржуа в эпоху расцвета промышленного капитализма.
Русская М. л. XIX в. дает наряду с светски-литературными записками Смирновой и Керн семейно-политические мемуары декабристов и близких к ним людей (записки М. А. Бестужева и др.). Характер этих мемуаров связан - в первой группе - с дворянским характером русской литературы начала XIX в. и - во второй группе - с дворянско-буржуазной природой декабрьского восстания. Настроения революционно-демократической интеллигенции конца XIX в. с наибольшей силой и законченностью проявляют себя в мемуарах Кропоткина, Морозова, Веры Фигнер, М. Фроленко и ряда других.
Советская литература, критически используя лучшие традиции революционных мемуаров, заостряет их агитационно-организующую роль. Вместе с тем в связи с повышением интереса к революционной и вообще «социальной» тематике наблюдается любопытная особенность в самом процессе создания мемуаров: воспоминания теперь нередко записываются со слов крестьян или рабочих, не имеющих специальных литературных навыков и устремлений, а иногда совершенно неграмотных, но хранящих в своей памяти многое, что может интересовать советского читателя. На таких записях построена напр. выпущенная Гизом в 1926 книга Т. Ферапонтовой «Крепостная бабушка», где дается пересказ подлинных воспоминаний крестьянки М. И. Волковой о крепостной поре. За последнее время с целью подобных записей стали даже организовываться специальные экспедиции (записи воспоминаний уральских рабочих об Октябрьской революции, сделанные С. И. Мирером и В. Боровиком («Революция», 1931), рассказ старушки-колхозницы Васюнкиной о ее жизни, записанный Р. С. Липец, и др.).
Типологическое разграничение М. л. надо производить не только в вертикальном, но и в горизонтальном разрезе, т. е. не только в связи с исторической сменой общественных формаций и господства различных классов, но и в связи с их существованием и борьбой в одну и ту же эпоху. Достаточно в виде примера противопоставить книгу военных воспоминаний Ремарка «На западе без перемен» и боевые воспоминания Фурманова в его книгах «Чапаев», «Мятеж». В первом случае перед нами мелкобуржуазный писатель-пацифист, обслуживающий классовые интересы буржуазии, во втором - перед нами пролетарский писатель и революционный боец, умеющий вскрыть социальный смысл отдельных военных эпизодов и не только указывающий выход, но и агитирующий за него.
В заключение необходимо еще раз со всей силой подчеркнуть огромную политическую роль мемуаров. Очень часто под маской объективной «летописи событий» мемуарист защищает неверную, вредную систему взглядов. Таковы например известные мемуары о Февральской революции А. Шляпникова, меньшевистски и анархо-синдикалистски интерпретирующие историю революции, и пр. Политические мемуары представляют собою обнаженное орудие классовой борьбы. Это обязывает в данной области к повышенной бдительности.Библиография:
Пекарский П., Русские мемуары XVIII в., «Современник», 1855, №№ 4, 5, 8; Геннади Г., Записки (мемуары) русских людей, Библиографические указания, «Чтения в Имп. об-ве истории и древн. росс. при Моск. универс.», 1861, кн. IV; Пыляев М. И., Список главнейших мемуаров и записок, оставленных русскими писателями и общественными деятелями и до сих пор еще не обнародованных, «Исторический вестник», 1890, I; Чечулин Н., Мемуары, их значение и место в ряду исторических источников, СПБ, 1891; Минцлов С. Р., Обзор записок, дневников, воспоминаний, писем и путешествий, относящихся к истории России и напечатанных на русск. яз., вып. I, II-III, IV-V, Новгород, 1911-1912.

Литературная энциклопедия. - В 11 т.; М.: издательство Коммунистической академии, Советская энциклопедия, Художественная литература . Под редакцией В. М. Фриче, А. В. Луначарского. 1929-1939 .

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА I ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ИССЛЕДОВАНИЯ ЖЕНСКИХ МЕМУАРНЫХ ТЕКСТОВ XVIII - НАЧАЛА XIX

§ 1. ЖЕНСКИЙ ДИСКУРС: ИСТОРИЯ ИНТЕРПРЕТАЦИИ

§ 2. СОВРЕМЕННЫЕ ИНТЕРПРЕТАЦИИ ДИСКУРСА О ЖЕНСКОМ

§ 3. ТРАДИЦИОННЫЕ ФОРМЫ САМООПРЕДЕЛЕНИЯ ЛИЧНОСТИ В РУССКОЙ

КУЛЬТУРЕ ДОПЕТРОВСКОГО ВРЕМЕНИ

§ 4. ЧЕЛОВЕК В ПЕТРОВСКУЮ ЭПОХУ

§5. ЖИТИЕ, АВТОЖИТИЕ И МЕМУАРНАЯ ТРАДИЦИЯ

ГЛАВА II ИДЕАЛЬНАЯ ЖЕНСКАЯ ЛИЧНОСТЬ В «СВОЕРУЧНЫХ ЗАПИСКАХ»

Н. Б. ДОЛГОРУКОЙ

§ I. ИСТОРИЯ ВОСПРИЯТИЯ И ИНТЕРПРЕТАЦИИ «СВОЕРУЧНЫХ ЗАПИСОК»

Н. Б. ДОЛГОРУКОЙ

§2. СПЕЦИФИКА ОБРАЗОВАНИЯ ТЕКСТА И ЕГО СЕМАНТИКИ В

СВОЕРУЧНЫХ ЗАПИСКАХ» Н. Б. ДОЛГОРУКОЙ

ГЛАВА III ПУТЬ «ИСТИННОЙ ХРИСТИАНКИ» В МИРЕ ЗЕМНЫХ СТРАСТЕЙ В

ВОСПОМИНАНИЯХ» А. Е. ЛАБЗИНОЙ

§ 1. АГИОГРАФИЧЕСКАЯ ТРАДИЦИЯ В «ВОСПОМИНАНИЯХ»

А.Е. ЛАБЗИНОЙ

§2. МАСОНСКАЯ РЕЛИГИОЗНАЯ МИСТИКА И «ВОСПОМИНАНИЯ»

А.Е. ЛАБЗИНОЙ

ГЛАВА IV УНИВЕРСАЛЬНАЯ ЖЕНСКАЯ ЛИЧНОСТЬ В «ЗАПИСКАХ»

Е. Р. ДАШКОВОЙ

§1. ДИСКУРСИВНЫЕ ПОТЕНЦИАЛЫ ^-ПОВЕСТВОВАНИЯ В «ЗАПИСКАХ»

Е.Р.ДАШКОВОЙ

§2. СТРОИТЕЛЬСТВО, ТВОРЕНИЕ, ВОЗДЕЛЫВАНИЕ: РЕЛИГИОЗНО

ФИЛОСОФСКАЯ УТОПИЯ Е. Р. ДАШКОВОЙ

ГЛАВА V ЖЕНСКАЯ ГЕРОИНЯ И РУССКАЯ ИСТОРИЯ В «ЗАПИСКАХ»

ЕКАТЕРИНЫ II

§ 1. «ЗАПИСКИ» ЕКАТЕРИНЫ II КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК

§ 2. «ЗАПИСКИ» ЕКАТЕРИНЫ II КАК ТЕКСТ КУЛЬТУРЫ

§ 3. ТВОРЕНИЕ ТЕКСТА И «СОТВОРЕНИЕ ИСТОРИИ» В «ЗАПИСКАХ»

ЕКАТЕРИНЫ II

Рекомендованный список диссертаций

• Генезис и жанровая динамика философско-художественных форм в русской прозе конца XVIII - начала XIX вв. 2012 год, доктор филологических наук Коптева, Элеонора Ивановна

• Традиция русской агиографии в мемуаристике XVIII века 2004 год, кандидат филологических наук Муравьева, Вера Владимировна

• Процесс заимствований и его упорядочение во второй половине XVIII века 2001 год, кандидат филологических наук Геранина, Ирина Николаевна

• Искусство словесного портретирования в русской мемуарно-автобиографической литературе второй половины XVIII - первой трети XIX вв. 2011 год, кандидат филологических наук Руднева, Инна Сергеевна

• Культурные мифы и утопии в мемуарно-эпистолярной литературе Русского Просвещения 2010 год, доктор филологических наук Приказчикова, Елена Евгеньевна

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Феномен женской автобиографической литературы в русской культуре второй половины XVIII - начала XIX века»

В конце XX века в гуманитарных науках наметилась тенденция к интенсивному изучению периферийных и маргинальных историко-литературных явлений. Такие явления в прежней научной традиции исследовались мало, поскольку порождены на границе литературы и внелитературных форм речевой деятельности - быта, который, по определению Тынянова, «кишит рудиментами разных интеллектуальных деятельностей» [Тынянов 1993: 130]. Примером могут быть исследования в области современного городского, детского фольклора, «наивной», «провинциальной» и массовой литературы А. С. Архиповой, В. В. Барановой, С. Б. Борисова, О. Вайнштейн, А. П. Минаевой, И. JI. Савкиной, И. В. Утехина и других ученых.

Одним из самых интересных «маргинальных» явлений культуры, долгое время не привлекавших к себе подлинно научного интереса, является женское письмо и особенно «женский» дискурс о женском. Речь идет в данном случае не просто о творчестве женщин-писательниц, а о таких текстах, в которых в форме повествования смоделирована сюжетная ситуация автопрезентации женской личности (автобиографические записки, дневники, воспоминания). Русские женские автобиографии изучены пока мало и неполно, они практически не известны широкому кругу читателей, а между тем могли бы стать настоящим «открытием» в познании истории русской личности, русской культуры и литературы. Однако любое намерение к такому познанию (и научное, и читательское) сталкивается с целым рядом трудностей и проблем. Если читатель может лишь посетовать на малочисленность изданий женских мемуаров (в первую очередь - текстов давнего времени), то исследователь русской культурной и литературной традиции оказывается в странной ситуации «отсутствия в присутствии». Сегодня в науке проявляют себя и интерес к мемуарам, и тенденции к их изучению и интерпретации, но при всем этом пока еще не сложилась система общепризнанных и общезначимых исследовательских парадигм и стратегий в понимании и описании этого культурного феномена.

Недооценка мемуаров в литературоведческой науке, - по мнению Е. JT. Шкляевой, - во многом объясняется сложным, неоднозначным отношением к ним различных художников (А. С. Пушкина, JI. Н. Толстого, А. Ахматовой и др.). Другая традиция идет от В. Г. Белинского, ценившего в мемуарной литературе достоверность, а потому считавшего ее "последней гранью в области романа"» [Шкляева 2002: 3]. К настоящему времени исследователям мемуарного жанра (теория которого находится пока на стадии формирования и обсуждения) удалось определить только несколько параметров, в соответствии с которыми происходит отграничение жанра от других литературных форм и его внутренняя дифференциация. Это прежде всего хронологическая «точка» становления мемуарного текста и его структурообразующее ядро, то есть описываемое историческое событие и личность автора. Однако в подходе к интерпретации конкретного мемуарного текста этих, как считается - основных и основополагающих, критериев оказывается явно недостаточно. Ведь любые "-"записки, автобиографии, воспоминания - в первую очередь повествовательные письменные тексты, так или иначе, связанные с законами наррации, с дискурсивными стратегиями культуры и существующими в ней механизмами текстообразования.

Тем не менее современные теоретические концепции, связанные с определением специфики нарративных текстов и функции дискурсивных практик, пока не нашли своего применения в анализе автобиографического повествования. По всей- видимости, мемуарная проза, считающаяся строго документальной и «прикладной», не представляется современным исследователям материалом, адекватным теориям текста. Но именно в связи с ними выявляется самая серьезная проблема в понимании мемуаров, являющаяся даже своеобразным теоретико-методологическим казусом. Это так и не сформированное, несмотря на нарративную природу автобиографических текстов, отношение к двум дискурсивным уровням, характерным для любого повествования: референтному и коммуникативному (см. об этом: Саморукова 2002, Тюпа 2002, Genette 1980, Lejeime 200J). Чаще всего в мемуарах видят только уровень референтный, то есть рассказ об истории жизни или о каких-то реальных происшествиях. Внимание к этому уровню настолько велико, что им, по сути, и исчерпывается содержание текстов, а сами тексты обретают характер «документа». При этом организация рассказа об истории или историях, структурированная Я- повествованием, то есть собственно коммуникативное событие нарратива (дискурс по поводу истории, случая и т. д.), остается вне поля зрения при интерпретации мемуарного текста. Как справедливо отмечают некоторые исследователи жанра, мемуары «стали кладовой для историка, который время от времени прихватывал оттуда то факт, то черты быта, то какое-нибудь суждение, сами же они предметом исследования не стали» [Чайковская 1980: 209]. И различные научно-филологические школы, «не уделяя внимания мемуарам как самостоятельному жанру <.>, рассматривали их в качестве историко-культурных и прочих источников» [Шкляева 2002: 3].

Действительно, исследования автобиографических текстов (например, классические работы К. И. Чуковского о «Воспоминаниях» А. Панаевой-Головачевой), многочисленные вступительные статьи, предваряющие публикацию мемуаров, отличаются именно тем, что рассматривают их как исключительно документально-исторический источник сведений о достоверных и конкретных биографических и исторических фактах. Введенные русскими формалистами в научный обиход понятия «литературного быта» и «литературного факта» лишь отчасти изменили общее состояние проблемы. ■ Показательно в этом плане отношение исследователей к «Запискам» Е. Р. Дашковой. Например, М. М. Сафонов считает, что этот текст - «важнейший источник биографических сведений» об авторе и содержит «ценный материал для того, чтобы составить представление о ее личности, нарисовать психологический портрет» [Сафонов 1996: 14]. И действительно «Записки» Дашковой, которым посвящен целый ряд работ, рассматриваются только в этой перспективе, о чем свидетельствует, например, и солидный научный сборник «Екатерина Романовна Дашкова. Исследования и материалы» (СПб., 1996).

Аналогичное отношение к мемуарам различных эпох высказывают и другие ученые-филологи и историки: общим местом современных гуманитарных наук стал рассказ о той или иной личности, о тех или иных событиях только на основе материалов, содержащихся в воспоминаниях или дневниках. Это, например, сведения и факты биографии А. С. Пушкина, М. И. Глинки и их современников, почерпнутые в «Воспоминаниях» А. П. Керн и ставшие общеизвестными. Они никогда не подвергаются сомнениям и активно используются в научных работах и концепциях. Однако внимательный анализ текста позволяет увидеть наличие в нем особых моментов. Е. JI. Шкляева рассмотрела эти «Воспоминания» как текст, подверженный «вторичному моделированию» и показала, как влияют на текст «литературные модели» даже в описаниях, казалось бы, сугубо конкретных и реальных фактов. Керн, считает исследовательница, «мифологизирует тех, о ком вспоминает, переводит из реального плана <.> в план художественный». Например, «облик Глинки воссоздан <.> по ассоциации с пушкинским персонажем из "Египетских ночей", или во всяком случае под его впечатлением» [Шкляева 2000: 143, 139]. Отмечает исследовательница и другие литературные мотивы и образы в «Воспоминаниях» Керн, которая в угоду литературным сюжетам идет осознанно или неосознанно даже на искажение подлинных событий. Так, мемуаристка пишет, что Глинку отпевали в той же церкви, что и Пушкина, и она плакала на одном и том же месте. Однако Глинку отпевали в Александро-Невской лавре, и «"одно то же место" они занимали только в душе и памяти мемуаристки», а не в реальности [Шкляева 2000: 142-143]. О нарративной сложности автобиографического жанра говорят в своих исследованиях и другие авторы. Так, «автобиография, - по замечанию Б. В. Дубина, - воплощение самостоятельности и осознанной позиции индивида, его гражданской, политической, моральной зрелости, его эстетической ответственности. Это форма крайне сложная, даже изощренная, почему она и появляется в истории культуры так поздно, фактически одновременно с тем, как в литературной жизни кристаллизуется полноценная фигура автора» [Дубин 2000: 110].

Действительно, мемуары и дневники - это тексты, устроенные и построенные более сложно, чем принято считать. С точки зрения Ю. Н. Тынянова, в одной системе они могут быть фактом литературы, а в другой - внелитературным явлением. Ученый, проявляя особое внимание к такого рода «документальным» текстам в культуре, подчеркивал, например, «огромное значение в литературной эволюции <.> эпистолярной литературы XIX века», а ее «статическое обособление», по его мнению, «вовсе не открывает пути к литературной личности автора и только неправдоподобно подсовывает вместо понятия литературной эволюции и литературного генезиса понятия психологического генезиса» {Тынянов 1993: 124-126]. Для Ю. Н. Тынянова письмо XV11I века - явление особого рода: когда-то «бывшее документом» со временем оно «становится литературным фактом» [Тынянов 1993: 130-132]. Точка зрения Ю.Н.Тынянова вполне применима и к характеристике другого типа текста - мемуаров и автобиографий, функционально аналогичных жанру письма.

Двойственность определения мемуарного жанра и его границ видели и другие представители русской формальной школы. Например, JL Я. Гинзбург рассматривала мемуары и как безусловный факт литературы и как феномен того, что формалисты называли «бытом». В ее работах можно встретить довольно условную дифференциацию мемуарных жанров, которые в авторской концепции названы «промежуточной прозой»:

Мемуары, автобиографии, исповеди - это уже почти всегда литература, предполагающая читателей в будущем или настоящем, своего рода сюжетное построение образа действительности и образа человека; тогда как письма или дневники закрепляют еще не предрешенный процесс, процесс жизни с еще неизвестной развязкой. Динамика поступательная сменяется динамикой ретроспективной. Мемуарные жанры сближаются таким образом с романом, с ним не отождествляясь» [Гинзбург 197Г. 12].

Пытаясь установить типологию «промежуточной прозы», исследовательница отмечала, что «типология мемуаров многообразна <.>. Иногда лишь самая тонкая грань отделяет автобиографию от автобиографической повести или романа» [Гинзбург 197 Г. 137]. Для J1. Я. Гинзбург в изучении мемуаров важна ориентация на подлинность и событийность, что должно отличать их от художественной автобиографической прозы. Тем не менее в своих работах Л. Я. Гинзбург так и не определила принципы такого отличия.

Более последовательно и детально типология мемуаров в их связи с генезисом жанра «романа-мемуаров» в западно-европейской литературе XVII - XVIII веков исследуется В. Д. Алташиной: . она отмечает доминирующее влияние мемуарной литературы XVIII века на создание романа как жанра и делает попытку вслед за Ф. Леженом и Ж. Женеттом рассмотреть именно художественные средства, используемые в мемуарах и автобиографиях, от хроникализации до романтизации действительности [Алташина 2007].

Однако в отношении русской мемуаристики, как пишет М. Я. Билинкис, посвятивший отдельное исследование мемуарным текстам и документальной прозе XVIII века, следует учитывать, что определение текста как мемуарного или автобиографического связывается обычно с интуитивным восприятием его как такового (главные критерии здесь - я думаю, мне так кажется) или с традицией. Отсюда естественны и неопределенность в дефинициях русской мемуаристики, которые мы обнаруживаем в разных справочниках, и весьма расплывчатое заключение о том, что мемуарная литература - ""явление, исторически складывающееся, истоки которого находятся очень далеко"» [Билинкис 1995: 11].

Как представляется, проблема в данном случае заключается все-таки не в том, чтобы, наконец, найти четкие дефиниции, границы или специфические черты мемуарной прозы1, а в том, чтобы определить и сформулировать новые принципы и подходы к пониманию ее дискурсивной и нарративной природы. Современное гуманитарное знание и появившиеся в нем новые теоретические концепции осмысления феномена «речеповедепия» в культуре позволяют определить такие принципы. Как отмечает И. П. Смирнов, сегодня «нарратология увлечена постижением той логики действий, которая в одинаковой мере релевантна и для эстетически отмеченного повествования, и для социального поведения, и для описания исторических событий» [Смирнов 2001: 226]. Если нарратология занимается постижением логики коммуникативных действий, то те категории и понятия, которые так настойчиво ищутся сегодня исследователями мемуаров, оказываются, по сути, факультативными для постижения такой логики и для понимания семантики текста: Можно сказать, что представления о том, что перед нами - жанр мемуаров или автобиографический роман -■ абсолютно не достаточно для понимания семантики текста: строгие жанровые определения не только факультативны, но и не дают никакого инструментария или «ключа» к адекватному прочтению и истолкованию текста. В этом случае более продуктивными оказываются другие основания для подхода к анализу автобиографического текста, опирающиеся на сформулированную еще М. М. Бахтиным идею о «речевых жанрах» или «речевых практиках» культуры. С этой точки зрения, определенный жанр является и определенным типом или формой «речевого общения» конкретной культурно-исторической ситуации или эпохи, то есть одной из форм системы, дискурсивных практик в общем коммуникативном пространстве культуры. Недаром А. Я. Гуревич, рассматривая монографию историка Н. 3. Дэвис

1 Подобное «решение» проблемы предлагается в ряде современных исследований, посвященных автобиографиям в широком понимании-см., например, в: Бронская 2001; Михеев 2006, Савина 2002.

Women on the Margins. Three Seventeenth-Century Lives» (1996), посвященную трем женским автобиографиям XVII века, определяет тот особый метод «культурной антропологии», согласно которому «Fiction и History решительно разграничены, и ни в коей мере не смешиваются. Таков метод, которого придерживается Дэвис и какому <.> надлежало бы следовать любому историку» [Гуревич 2005: 627].

Мемуарные тексты, таким образом, следует рассматривать как тексты, порожденные общими коммуникативными стратегиями культуры, то есть как виды речевой деятельности и тип речевой практики. При таком подходе на первый план выдвигается проблема построения данного высказывания как отдельного проявления речемыслительной деятельности человека данной эпохи2. Следовательно, самым важным и, действительно, основополагающим направлением в исследовании мемуаров оказывается не то, о^-чем ониг рассказывают, а то, как они об этом повествуют, как проявляет себя в способе рассказывания личность повествующего, обусловленная^ "своей, эпохой, и определенными ментальными установками, и характером своей «речевой деятельности»3. Эта личность не только пишущая, но и «языковая» (в терминологии Ю. Н. Караулова), обладающая не только навыками письма и стиля, но и своей «речемыслью» (в терминологии В. В. Колесова).

Но и на этом пути перед исследователем женской мемуаристики возникает ряд серьезных препятствий. Речь идет о популярном сегодня «гендерном подходе» к изучению и интерпретации литературных произведений. Сторонники «гендерного» взгляда на историю литературы склонны выделять женский дискурс и дискурс о женском в отдельную и

2 Ср., например, со сходным утверждением Б. В. Дубина о том, что биография и тире - автобиография в XV1I1 веке - «как синоним исходной полноты самореализации становится в конечном счете микромоделыо культуры, понимаемой в духе кантовского Просвещения» [Дубин 2001: 104].

3 Следует отметить, что отчасти решение проблемы описания автобиографии как речевого жанра (с позиций коммуникатологии и нарратологии) представлено в учебном пособии Николиной II. Л. «Поэтика русской автобиографической прозы» [Нжолина 2002]. Более подробно о проблемах исследования автобиографической литературы в современном литературоведении см, в: [Гречаиая 2003]. специфическую область, отличную от общего историко-литературного процесса (см. об этом, например: Савкина 2007; Розенхольм 1995: 151). В работах исследователей, активно занимающихся женским дискурсом, оформился и особый тендерный подход к текстам со своими методологическими принципами, которые зачастую противопоставляются традиционным литературоведческим. Такая спецификация представляется несколько надуманной, поскольку развитие культуры и ее речевых практик подчинено общим механизмам словотворчества. Женское письмо в этом случае является одним из закономерно обусловленных типов общего речевого потока культуры. Конечно, оно имеет свои отличительные признаки и характеристики, но именно эти отличия и ставят перед заинтересованным исследователем вопросы о том, как женские тексты участвовали в историко-литературном процессе, что привнесли в него, чему способствовали^ от чего отказались. И, поскольку женщины выразили себя в повествовательном слове, при любых подходах к изучению феномена женского- игнорировать предложенный самими авторами способ автопрезентации - литературный текст, невозможно и не нужно. л".-а.

Существует еще одна, актуальная именно для исследователя текстов XVIII века, проблема. Это - отсутствие общепризнанной концептуализации специфики бытования текста в русской культуре второй половины XVIII века. Сложность решения этой проблемы состоит в том, что пока обобщающих работ по русскому XVIII веку очень мало, хотя о специфике этой культурной эпохи, ее многогранности и актуальности дальнейших углубленных и всесторонних научных разысканий уже не раз говорили авторитетные специалисты (Ю. М. Лотман, Б. А. Успенский, В. Н. Топоров, В: М. Живов, A. J1. Зорин, О. М. Гончарова- и др.). К тому же, для отечественного литературоведения в целом характерно «пренебрежение» прозой и мемуарами XVIII века. Как отмечает М. Я. Билинкис, нетрудно заметить, что в исследованиях о русской литературе XVIII века прозаическим произведениям традиционно отводилось и отводится второстепенное место.

Чаще всего им посвящаются отдельные статьи или узко специальные диссертационные сочинения. Современные монографии, главным героем которых станович ся проза первой половины XVIII столетия, выпускаются по преимуществу за пределами России. Однако и в них прозаические жанры возникают как некая экзотика, комментирующая процессы па "магистральной линии" - в русской поэзии этого периода» [Бняинкис 1995: 3]."

Действительно, русская проза XVIII века, несмотря" на наличие целого ряда интересных работ (Ю. М. Лотмана, В. Н. Топорова, Т. Е. Автухович, М. Я. Билинкиса, М. В. Иванова, Ф. 3. Кануновой, Н. Д. Кочетковой, Г. Н. Моисеевой, Е. А. Суркова,), изучена пока не в той мере, которая могла бы обеспечить достоверное и полное описание общих ее характеристик, особенностей и путей развития. Причиной этого являются прежде всего те историко-литературные схемы, сквозь которые принято рассматривать литературу XVIII столетия в целом. О догматическом характере таких схем, об их несоответствии реальному положению дел уже не раз говорили авторитетные ученые, но исключительный интерес и привязанность к «магистральным» линиям литературы определяют и современные представления о русском XVIII веке. Однако эти, уже не раз и основательно описанные «магистральные» линии, связанные в основном с развитием поэзии (классицизм - сентиментализм - предромантизм), практически не затрагивают таких текстовых потоков русской культуры второй половины XVIII века, как мемуары и автобиографические записки, несмотря на то что «XVIII век предстает периодом утверждения мемуарного жанра» [Хренов, Соколов 2001:329].

Особенно невнимательна современная наука к женским мемуарам этой эпохи. Показательно, что даже в специальном исследовании М. Я. Билинкиса речь идет только о мужских мемуарах, которые.оказываются примечательными именно потому, что их авторы активно участвовали в государственной деятельности или были офицерами русской армии, а потому оставили много интересных свидетельств о своем времени. Рядом с такими текстами и в соседстве с вершинными явлениями русской словесности XVIII века женское письмо представляется явлением факультативным, спонтанным и единичным.

Таким образом, можно говорить о том, что научная традиция, исследующая специфическое женское творчество и тексты, созданные женщинами-авторами XVIII века, пока находится в России на стадии становления. Актуальны для современной науки и поиски обоснованных теоретико-методологических стратегий изучения женских мемуарных текстов. Существующая система подходов к анализу и интерпретации мемуаров в целом позволила создать ряд историко-литературных описаний и классификаций, расширивших наши представления о текстовой специфике русской культуры и литературы. Но нельзя не видеть, что эти описания, исчерпав возможности, предоставленные исследователю уже освоенными аналитическими методами, не позволяют литературоведческой мысли развиваться дальше. Очевидно, что теперь необходимо, идти не только к дальнейшей систематизации мемуарной прозы, к поискам новых источников и обнаружению новых текстов, но прежде всего - к углубленному осмыслению своеобразия автобиографического повествования, его сущности как особого культурного феномена, имеющего и воплощающего свои дискурсивные задачи. Особенно это касается именно женских мемуаров и текстов отдаленных эпох, например русского XVIII века.

Проблема в данном случае состоит и в том, что общепринятая система оценок, по сути, не учитывает в подходах к мемуарам целого-ряда значимых и существенных факторов: таких, например, как специфика культурно-исторической реальности. Ведь для каждой культурной эпохи показательна своя четкая и строгая система «координат», моделирующая в сознании современников семантику той категориальной матрицы, сквозь которую воспринимается, понимается и, главное - создается какой-то тип текста. Каждая культурная эпоха диктует и свои правила оценки личности человека, которая и становится главным предметом авторской рефлексии в Я- повествовании. Следовательно, в исследовании мемуарных текстов XVIII века одной из самых значимых методологических установок должно быть особое внимание к культурному и историко-литературному контексту этой эпохи, к специфике общего дискурсивного пространства и коммуникативными стратегиями культуры данного времени. Другой важной характеристикой предлагаемых исследовательских стратегий является подход к мемуарному тексту как тексту нарративному, что предполагает необходимость и возможность анализа мемуаров как организованного и структурированного повествования не только с точки зрения жанровой формы, но и семантики произведения. Так, по мнению крупнейшего исследователя автобиографического жанра, Ф. Лежена, «у автобиографического жанра свои правила структурирования» [Лежен 2000]. В этом плане особого внимания заслуживает фигура Я- повествователя, поскольку именно в автобиографическом повествовании этот субъект речи обладает особой значимостью для интерпретации всего произведения в целом: 1 <

This perhaps authorizes us to organize, or at any rate to formulate, the problems of analyzing narrative discourse according to categories borrowed from the grammar of verbs, categories that I will reduce here to three basic classes of verb determinations: those dealing with temporal relations between narrative and story, which I will arrange under the heading of "tense"; those dealing with modalities (forms and degrees) of narrative "representation", and thus with the "mood" of the narrative; and finally, those dealing with the way in which the narrating itself is implicated in the narrative, narrating in the sense in which I have defined it, that is, the narrative situation or its instance, and along with that its two protagonists: the narrator and his audience, real or implied . voice»4 .

Что, вероятно, заставляет нас классифицировать или, во всяком случае, сформулировать проблемы анализа повествовагельного дискурса согласно категориям, заимствованным из грамматики глагольных форм, категориям, которые я сокращу здесь до трех основных морфологических прилшков глаголов: те, что имеют соотносятся с темпоральными отношениями между нарра!ивом и историей, я назову «временными»; что имеют дело с модальностью (форма и степень) нарративной «репрезентации», а следовательно, имеки отношение к «модальности» нарратива; и, наконец, те, благодаря которым повествование само по себе имплицировано в нарративе, то есть то, что я определяю как ситуацию повествования, собственно повествование, соединяющее две составляющие: автора и аудиторию, действительное и выдуманное, . "залог"» (здесь и далее перевод мой - О. М).

Главное внимание исследователя должно быть сосредоточено в-этом случае не на реально-историческом авторе записок или воспоминаний; а на образно-речевой организации текста, за которой и стоит фигура «говорящего» или «повествующего».

Ikw ^"Опыт современных гуманитарных наук, таким образом, определяет новые возможности и исследовательские стратегии в изучении автобиографических текстов, особенно - женских текстов XVIII века, которые пока не привлекали к себе пристально внимания. Необходимость тйКого исследования, настоятельно ощущаемая сегодня, определяет актуальность диссертационной работы. Основной ее целью является изучение женских мемуаров второй половины XVIII - начала XIX века как культурного феномена, порожденного своим временем и определенного своеобразием его дискурсивных практик и текстообразующих механизмов. Щавйый предмет исследования - специфика текстовой организации женских мемуаров и их роль в русской культуре второй половины XVIII - начала XIX века. Этим обусловлены и основные задачи диссертационного исследования:

1. определить теоретико-методологические основания и аналитические j-bi- стратегии изучения текста женской автобиографии второй половины

XVIII - начала XIX века;

2. выявить систему культурных и историко-литературных факторов, влиявших на интерпретацию категории женского, и основные

И^- механизмы текстообразования, формировавшие женское мемуарное письмо;

3. проанализировать конкретные, наиболее репрезентативные для мемуарной прозы второй половины XVIII - начала XIX века тексты и охарактеризовать специфику их повествовательной структуры и образно-речевой организации;

4. определить семантические параметры автобиографического женского текста.

Основным материалом для изучения являются автобиографические тексты Н. Б. Долгорукой («Своеручные записки»), А. Е. Лабзиной («Воспоминания одной благородной женщины»), Е. Р. Дашковой («Записки»), императрицы Екатерины II («Записки»), а также произведения русской и европейской литературы XVIII - XIX веков, образующие историко-литературный контекст. Выбор основного материала для исследования обусловлен тем, что, во-первых, эти четыре текста объединяют и время, и автобиографическая направленность,-но, во-вторых, они различны по своей текстовой семантике и цели, написаны женщинами разного общественного положения и известности, что позволяет получить представление о мемуарной женской прозе эпохи и основных ее тенденциях в целом. Рассмотрение этих материалов в их системном- единстве с привлечением теоретически и логически обоснованных подходов к анализу текста обеспечивает наибольшую достоверность: результатов диссертационного исследования.

Общей теоретико-методологической базой исследования является историко-литературный и типологический подходы к изучению художественного произведения в сочетании с современными методиками анализа, представленными в нарратологии и коммуникативном подходе. Особое значение для решения поставленных исследовательских задач имеют концепции М. М. Бахтина, А. Я. Гуревича, Ю. М. Лотмана, В. М. Живова, В. Н. Топорова, А. Л. Зорина, О. М. Гончаровой, В. Проскуриной, И. П. Смирнова, Ю. Н. Тынянова, В. И. Тюпы, Б. А. Успенского, И. В. Саморуковой, Ю. Н. Караулова, В. В. Колесова, связанные с разными областям гуманитарного знания (история, комму ни катология; нарратология, теория дискурса, семиотика, философия, лингвистика).

Основные положения диссертации, выносимые на защиту:

1. В XVIII столетии формируется один из феноменов новой русской культуры и словесности - женский автобиографический дискурс.

2. Женские мемуары второй половины XVIII-начала XIX века являются частью общего дискурсивного и текстового пространства культуры, поскольку используют базовые коммуникативные стратегии и механизмы, характерные для русской литературной традиции.

3. Женские автобиографические тексты - это сложно организованная повествовательная модель, ориентированная на актуальный для русской культуры второй половины XVIII-начала XIX века процесс самореализации женского и осознание женской идентичности.

4. Женский повествовательный текст строится на использовании различных речевых практик и жанровых традиций (житийный канон, философский и историософский дискурс Просвещения, масонский религиозно-мистический дискурс, светские тексты конца XVIII -начала XIX века), что позволяет рассматривать это явление как закономерно ■ включенное в историко-литературный процесс1 своего времени.

5. На уровне образно-речевой организации женского автобиографического текста выделяются два плана, существенных для его понимания: образ Л-героини и речевая структура Л-повествования. Я- героиня женского письма является моделью самоидентификации, речевая сторона текста призвана интерпретировать такую модель как идеальную.

6. Организованные общими механизмами текстопорождения женские мемуары второй половины XVIII - начала XIX века имеют типологически сходные черты. Авторская индивидуальность и специфика высказывания проявляют себя на уровне семантики: женская идеальность может представать в текстах эпохи в образах агиографической героини, мистической женственности, универсальной женской личности или женщины в истории.

Поставленные по отношению к женскому автобиографическому дискурсу цели и задачи исследования, которые в своем комплексном виде никогда не применялись в качестве исследовательских стратегий, определяют научную новизну диссертационного исследования. В научной традиции принято рассматривать автобиографический текст как подлинное свидетельство происходящего, своего рода исторический документ, источник знания о той эпохе, в которую он был написан. Женские мемуары XVITT века как специфически организованные повествовательные тексты, имеющие свою особую образно-речевую структуру и семантику, связанные с общими культурными закономерностями эпохи и историко-литературным контекстом, до сих пор не были предметом научного литературоведческого исследования.

Теоретическая значимость диссертационного исследования состоит в том, что в нем были теоретически обоснованы новые стратегии в изучении автобиографического дискурса; использованы теоретические дефиниции, существенно меняющие подход к мемуарной литературе* в целом, и к женскому автобиографическому письму в частности; охарактеризованы основные теоретико-методологические подходы к анализу.женских автобиографических текстов, особенностей их поэтики, семантики и нарративной структуры. Одновременно в диссертационном исследовании обосновывается необходимость признания женской автобиографии объектом научной историко-литературной рефлексии, связанной с такой сферой современного гуманитарного знания как историческая антропология.

Научно-практическая значимость диссертации. Результаты и материалы исследования могут быть использованы для включения в учебно-методический комплекс по изучению русской литературы и художественной прозы XVIII века, в построении курсов истории литературы, спецкурсов, а также при подготовке к изданию и комментировании текстов женских мемуаров второй половины XVIII - начала XIX века.

Апробация работы. Материалы и результаты диссертационного исследования в виде докладов были представлены на научных конференциях и научно-практических семинарах: международной конференции «Идеология и риторика» (Санкт-Петербург, 2002); международной конференции «Восток-Запад» (Волгоград, 2004), IV межвузовской конференции молодых исследователей «Гендерные отношения в современном обществе: глобальное и локальное» (Санкт-Петербург, 2004); международной конференции «Коды русской классики. Проблемы обнаружения, считывания и актуализации» (Самара, 2005); V межвузовской конференции молодых исследователей по тендерным проблемам «Гендерные практики: традиции и инновации» (Санкт-Петербург, 2005); межвузовской конференции, посвященной 75-летию проф. В. А. Западова, «Проблемы и перспективы изучения русской литературы XVIII века» (Санкт-Петербург, 2005); международной конференции «Духовность в русской литературе XVIII века», (ИМЛИ РАН, Москва, 2005); межвузовской конференции «Герценовские чтения» (Санкт-Петербург, 2005); научно-теоретическом семинаре «Теоретические аспекты повседневности» в рамках международной конференции «Повседневность как текст культуры» (Киров, 2005); международном семинаре по психологии семьи (Санкт-Петербург, 2006), VIII международной конференции -молодых филологов (Таллинн, 2006); межвузовской конференции «Герценовские чтения» (Санкт-Петербург, 2007).

Похожие диссертационные работы по специальности «Русская литература», 10.01.01 шифр ВАК

• Мемуары как "текст культуры": Женская линия в мемуаристике XIX - XX веков: А. П. Керн, Т. А. Кузминская, Л. А. Авилова 2002 год, кандидат филологических наук Шкляева, Елена Леонидовна

• Русская мемуарно-автобиографическая литература XVIII в.: Генезис, жанрово-видовое многообразие, поэтика 2003 год, доктор филологических наук Антюхов, Андрей Викторович

• Гендерная саморефлексия в женской автобиографической прозе XX века: Переходный возраст как тема и образ; Лу Андреас-Саломе, Маргерит Дюрас, Криста Вольф, Ольга Войнович 2003 год, кандидат филологических наук Кукес, Анна Александровна

• Художественный нарратив в путевой прозе второй половины XVIII века: генезис и формы 2012 год, кандидат филологических наук Мамуркина, Ольга Викторовна

• "Семейная хроника" и "Детские годы Багрова-внука" С.Т. Аксакова: формы письма и традиции жанра 2004 год, кандидат филологических наук Николаева, Наталья Геннадьевна

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Мамаева, Ольга Владимировна

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Русский XVIII век - это время государственных реформ и культурных инновационных преобразований, создавших не только «новую Россию», но и новую русскую личность. Обусловленные спецификой эпохи активные поиски национальной идентичности способствуют оформлению «личности» в новом ее статусе - «исторического» и вместе с тем «антропологического» бытия, и порождают новые типы дискурса, необходимые для проявления и осуществления русской личности. Становлению личностной индивидуальности сопутствует обязательное формирование новых механизмов, позволяющих личности «сказать» о себе, вербализовать себя, сделать себя «предметом» рефлексии - поставить себя в центр новой истории и нового времени. Одним из таких способов заявить о себе стало автобиографическое письмо, особая «личностная» форма выражения, складывавшаяся из разнообразных дискурсивных практик и кодов. Неслучайно XVIII век и становится временем расцвета мемуарного жанра.

При этом уникальность культурной ситуации эпохи заключается не только в оформлении индивидуальности в общем антропософском смысле. Именно в это время, резко менявшее стереотипы мышления и ментальные установки, актуализуется осмысление категории женского в ее отношении к мужскому и ко всему смысловому пространству национальной культуры и бытия в целом. Одновременно возникает представление и.о реальной женской личности и необходимость ее дискурсивного обозначения. Получив свой статус в культуре, женщина получает и возможности самоидентификации: вербальной самореализации и вербализации, правом на творчество, независимо от того, какую ступень в общественной иерархии она занимает. Монахиня, путешественница, президент Академии наук, благородная женщина или императрица - все они ощущают себя частью истории, государственной и/или личной, осуществляют себя субъектом и объектом повествования, «истории» о себе.

Главной проблемой дикурсивного осуществления женской личности и женской идентичности, была проблема организации текста Я- повествования. И хотя эта проблема была значимой для всей русской дискурсии XVIII века, тяготевшей к инновационным текстовым моделям, для женского творчества она была особенно актуальна, поскольку русская культура* не имела опыта светского женского письма и автобиографии. Русские мемуаристки второй половины XVIII - начала XIX века в поисках своего «текста» включаются в общий литературный процесс, используя базовые коммуникативные стратегии и механизмы, характерные для этого времени в целом.

Являясь частью общего текстового пространства культуры, женские автобиографические тексты представляют собой сложно организованные повествовательные модели, призванные изобразить женскую автомодель и сами принципы автомоделирования. Такой повествовательный текст строится на использовании различных речевых практик и жанровых традиций, что также позволяет считать женские мемуары закономерным и обусловленным явлением русского историко-литературного процесса. Как и другие тексты эпохи, женское письмо, безусловно, было связано с национальной традицией изображения идеальной личности или ее самореализации. Это прежде всего такие значимые для русского сознания текстовые образования как религиозно-учительные произведения (жития и апокрифы, сказания и летописные- легенды), в которых иногда объектом изображения могла быть и женщина. Другим ориентиром для организации автобиографического женского повествования стали популярные в новой культурной парадигме философский и историософский дискурс Просвещения, масонский религиозно-мистический дискурс, светские тексты XVIII века. Эти текстовые модели не только давали возможности для идеализации женского, но и включали женскую героиню в пространство современной культуры.

Именно поэтому каждая женская история о себе, рассказанная разными авторами - Долгорукой, Лабзиной, Дашковой и Екатериной II - представляет собой сложный конструкт, обладающий особенной внутренней структурой. Организованные общими механизмами текстопорождения женские мемуары второй половины XVIII - начала XIX века имеют типологически сходные черты: нарративная структура включает в себя центральный образ ^-героини (модель самоидентификации, использованная в-тексте) и имеет сложное образно-речевое оформление -Я- повествование (выраженная дискурсивно модель самоидентификации). Авторская индивидуальность и специфика высказывания проявляют себя на уровне семантики: женская идеальность может представать в текстах эпохи в образах агиографической героини, мистической женственности, универсальной женской личности или женщины в истории.

В каждом из рассмотренных текстов представлены индивидуальные механизмы вербализации женской личности, самореализации и самосакрализации. Несмотря на объединяющие их жанровую принадлежность и типологические сходства, обусловленные, культурно-временным контекстом, каждая из мемуаристок представляет свои принципы семантизации и интерпретации женской личности.

Н. Б. Долгорукая вписывает себя в «мужской дискурс», присваивая тексты традиционной культуры, что влияет на созданный ею идеальный женский образ. Несмотря на реальную* принадлежность к новой светской культуре, незаурядная женская личность в «Своеручных записках» изображена как типичная житийная героиня-«праведница». При помощи традиционных механизмов происходит (авто)сакрализация и самореализация личности автора, осуществляемая в самом акте ее «собственноручного» письма. «Воспоминания» А. Е. Лабзиной в своей внутренней семантике представляют собой уникальный для русской религиозно-мистической традиции женский текст, повествующий о «земных» странствиях Души-Женщины. Концептуально уровень идеализации героини в этом случае оказывается предельно высоким, несмотря на кажущуюся простоту повествования. Личность героини в «Записках» Е. Р. Дашковой не только идеализируется, но представляет собой модель универсальной женской личности. Универсализм этот проявляется в воплощении двух начал (мужского и женского), двух культурных моделей (просветительской и житийной) и в присвоении женской личностью демиургических функций/Но при этом женская личность оказывается в «Записках» именно «русской личностью», над характеристиками которой так много думали современники Дашковой и одновременно творили ее. «Записки» Екатерины II являются-уникальным многокодовым текстом, главным коммуникативным событием которого было до-создание великой истории великой императрицы государыни. Екатерина заново создавала себя в истории, интерпретируя свою,9-героиню в контексте таких сложных и новых для культуры смысловых образований как «женщина и власть» и «женщина в русской истории», которые под влиянием ее письма мыслятся и теперь как «золотой ■ "век» России.

Таким образом, женские мемуары,; воспоминания, записки второй половины XVIII - начала XIX века выразили в себе «социальную и культурную деятельность, вербализованную в высказывании» [Саморукова 2002: 4]. Женское письмо заняло важнейшую нишу в русской литературе своего времени, поскольку и было такой социально значгшой культурной I деятельностью, и, что следует подчеркнуть, особенно значимой для русской культуры рассматриваемого периода. Работа со словом, моделирование идеального женского образа в культуре Нового времени - все это сыграло огромную роль в формировании (а для исследователей - ив понимании) культурного поля второй половины XVIII - начала XIX века. Именно 1 поэтому синтагматика мемуарных текстов не может быть рассмотрена вне их коммуникативной составляющей. Автобиография в этом случае становится объектом литературоведческой рефлексии, а исследователь отвечает не на вопрос о «достоверности» текста, а на вопрос о том, как именно сделан, тот или иной текст, где та граница, которую А. Я. Еуревич обозначил как границу между «History и Fiction», каково их взаимодействие, и, наконец, каково их прямое или косвенное влияние на становление женского дискурса и на традицию его восприятия в последующей культурной парадигме.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Мамаева, Ольга Владимировна, 2008 год

1. Абрамович 1913 - Абрамович Н. Я. Женщина и мир мужской культуры. М., 1913.

2. Агеева 1999 - Агеева О. Г. «Величайший и славнейший более всех градов в свете» - град святого Петра: Петербург в русском общественном сознании начала XVIII века. СПб., 1999.

3. Адрианова-Перетц 1958 - Адрианова-Перетц В. П. Изображение «внутреннего человека» в русской литературе XI - XIV веков // Вопросы изучения русской литературы XI-XX веков. М.;Л., 1958. С. 15-24.

4. Алташина 2007 - Алташина В. Д. Роман-мемуары во французской литературе XVIII века: генезис и поэтика. Автореферат дис. . д. филол. наук. СПб., 2007.

5. Анисимов 1990 - Анисимов Е. В. «Записки» Екатерины II: силлогизмы и реальность // Записки императрицы Екатерины II. Репринтное воспроизведение издания А. И. Герцена и Н. П. Огарева. Лондон, 1859. М., 1990. С. 5-18.

6. Анисимов 1991 - Анисимов Е. В. Путники, прошедшие раньше нас // Безвременье и временщики. Воспоминания об «Эпохе дворцовых переворотов» (1720-е- 1760-е годы). Л., 1991.

7. Анисимов 1992 - Анисимов Е. В. Слово и дело русской женщины // Своеручные записки княгини Натальи Борисовны Долгорукой, дочери г. фельдмаршала графа Бориса Петровича Шереметева. СПб., 1992. С. 103-130.

8. Анисимов 1998 - Анисимов Е. В. Женщины на российском престоле. СПб., 1998.

9. Анисимов 2001 - Анисимов Е. В. Петр III Федорович // Три века Санкт-Петербурга. Энциклопедия: В 3 т. Т. 1. Осьмнадцатое столетие: В 2 кн. Кн. 2. СПб., 2001. С. 124-125.

10. Артемьева 2005 - Артемьева Т. В. От славного прошлого к светлому будущему. СПб., 2005.

11. Бабаева 2001 - Бабаева А. В. Формы поведения в русской культуре (IX XIX века). СПб., 2001.

12. Барское 1915 - БарсковЯ. Л. Переписка московских масонов XVIII века. Пг., 1915.

13. Барское 1917 - Барсков Я. Л. Письма А. М. Кутузова // Русский исторический журнал. 1917. Кн. 1-2. С. 131-140.

14. Баткин 1990 - Баткин Л. И. Письма Элоизы к Абеляру: Личное чувство и его культурное опосредование // Человек и культура. М., 1990. С.126-163.

15. Батлер 1999 - Батлер Д. Случайные основания: феминизм и вопрос о «постмодернизме» // Тендерные исследования. 1999. № 3. С. 89-108.

16. Бахмутский 1974 - Бахмутский В. Французские моралисты // Ларошфуко Ф. Максимы. Паскаль Б. Мысли. Лабрюейр| Ж. Характеры. М., 1974. С. 5-28.

17. Бахтин 1979 - Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1979.

18. Бахтин 1986 - Бахтин М. М. Проблема речевых жанров //

19. Бахтин М. М. Литературно-критические статьи. М., 1986. С. 428^472.

20. Белецкий 1923 - Белецкий А. И. Тургенев и русские писательницы 1830-1860-х годов // Творческий путь Тургенева. Пг., 1923. С. 135-166.

21. Белинский 1953 (1) - Белинский В. Г. Жертва.! Литературный эскиз. Сочинение г-жи Монборн // Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. Т. 1. М.; Л., 1953. С. 223-225.

22. Белинский 1953 - Белинский В. Г. Сочинения Александрова // Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. Т. 3. М.; Л., 1953.С. 148-157.

23. Белинский 1954 - Белинский В. Г. Стихотворения графини

24. Е. Ростопчиной // Белинский В. Г. Поли. собр. соч.: В 13 т. Т. 5. ML; JL, 1954. С. 456-461.

25. Беме 1994 - БемеЯ. Christosophia, или Путь ко Христу. СПб., 1994.

26. Берман 1982 - Берман Б. И. Читатель жития (агиографический канон русского средневековья и традиции его восприятия) // Художественный язык Средневековья. М.,1982. С. 159-183.

27. Бессмертный 1982 - Бессмертный Ю. Л. Мир глазами знатной женщины IX века. (К изучению мировосприятия каролингской знати) // Художественный язык Средневековья. М., 1982. С. 83-107.

28. Билинкис 1995 - Билинкис М. Я. Русская проза XVIII века: Документальные жанры. Повесть. Роман. СПб., 1995.

29. Бокова 1996 - БоковаВ. М. Три женщины // История жизни» благородной женщины. М., 1996. С. 5-12.

30. Болотов 1993 - Болотов А. Т. Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков: В 3 т. М., 1993.

31. Бронская 2001 - Бронская Л. И. Концепция личности в автобиографической прозе русского зарубежья первой половины XX века (И. С. Шмелев, Б. К. Зайцев, М. А. Осоргин). Ставрополь, 2001.

32. Буслаев 1990 - Буслаев Ф. И. О литературе: Исследования.1. Статьи. М., 1990.

33. Бычков 1991 - Бычков В. В. Малая история Византиискггой эстетики. Киев, 1991.

34. Вачева - ВачеваА. «Не судите обо мне как о ДРУ^ет-юс женщинах.» Мемуары Екатерины 11 и «Письма мисс Фани Батлер>^>жи Риккобони // Новое литературное обозрение. 2006. №80.http://magazines.russ.ru/nlo/2006/80/va8.html

35. Вяземский 1877 - Вяземский П. А. Московское семейс2гтВо старого быта. М., 1877.

36. Герцен 1992 - Герцен А. И. Княгиня Екатерина Романс^мвна Дашкова // Россия XVIII века в изданиях Вольной русской типогра<^)ИИ А. И. Герцена и Н. П. Огарева: Справочный том к «Запискам» Е. Р. Дашковой, Екатерины II, И. В. Лопухина. М., 1992. С. 16-73.

37. Гиллельсон 1974 - Гиллельсон М. И. Пушкин и «Запию^ки»

38. Дашковой // Прометей 1974. Т. X. М., 1974. С. 137-144. "f %

39. Гинзбург 1971 - Гинзбург Л. Я. О психологической прозеь jj 1971.

40. Гинзбург 1999 - Гинзбург Л. Я. Записные книжки. М.,1999.

41. Глинка 1996 - Глинка С. Н. Записки // «Золотой век» Екате^зины Великой: Воспоминания. М., 1996. С. 17-165.

42. Головина 1996- Головина В. Н. Мемуары графини Головх^ц-юй урожденной графини Голицыной // История жизни благородщ0£| женщины. М., 1996. С. 89-332.

43. Гончарова 1996 - Гончарова О. М. Херасков и масонская религиозность // Wiener Slawistischer Almanach. Sbd.-. 41. Wien, С 5-24.

44. Гончарова 1997 - Гончарова О. М. «Греческий текст» в РЗ^оской культуре // Культура и текст. Вып.1. Литературоведение. Часть 1 Материалы международной научной конференции. СПб.; Барнаул 1997. С.94-100.

45. Гончарова 1999 - Гончарова О. М. Утопия «чистоты» в русской культуре // Studia Literaria Polono-Slavica. 1999. V. 4. Warzawa, С. 8393.

46. Гончарова 2002 - Гончарова О. М. Эстетические модели женской идеальности в русской культуре XVIII века // Язык. Тендер. Традиция. СПб., 2002. С. 38-46.

47. Гончарова 2004 - Гончарова О. М. Власть традиции и «Новая Россия» в литературном сознании второй половины XVIII века: Монография. СПб., 2004.

48. Гончарова 2004а - Гончарова О. М. Национальная традиция и

49. Новая Россия». Дисс. . д. филол. наук. СПб., 2004.

50. Гончарова 20046 - Гончарова О. М. Страх и воля к власти в культурной биографии Екатерины II // Языки страха: мужские и женские стратегии поведения. СПб., 2004. С. 55-61.

51. Гончарова 2006 - Гончарова О. М. Историческая память и опыт истории в концепции Н. М. Карамзина // Карамзин и время. Томск, 2006. С. 92-104.

52. Гордин 1999 - Гордин Я. А. Мистики и охранители. Дело о масонском заговоре. СПб., 1999.

53. Гордин 2004 - Гордин Я. А. Екатерининский век: панорама столичной жизни Кн.1. СПб., 2004.

54. Гречаная 2003 - Гречаная Е. П. Автобиографизм русской прозы. Обзор книг // Новое литературное обозрение. 2003. № 63. С. 342-345.

55. Гулыга 1980 - Гулыга А. Искусство истории. М., 1980.

56. Гуревич 2005 - Гуревич А. Я. История - нескончаемый спор. Медиевистика и скандинавистика: Статьи разных лет. М., 2005.

57. Дашкова 2001 - Дашкова Е. Записки: 1743-1810. Калининград, 2001.

58. Дашкова 1996 - Екатерина Романовна Дашкова: Исследования и материалы. СПб., 1996.

59. Демин 1998 - Демин А. С. О художественности древнерусской литературы. М., 1998.

60. Долгорукая 1992 - Своеручные записки княгини Натальи Борисовны Долгорукой, дочери г. фельдмаршала графа Бориса Петровича Шереметева. СПб., 1992.

61. Доронина 2004 - Доронина М. В. Культура повседневности русской разночинной интеллигенции во второй половине XIX века: соотношение «идеального» и «реального». Дисс. . канд. ист. наук. М., 2004.

62. Дубин 2000 - Дубин Б. В. Как сделано литературное «Я». Вступление // Ф. Лежен В защиту автобиографии. Эссе разных лет // Иностранная литература. 2000. №4. С. 110-111.

63. Дубин 2001 - Дубин Б. В. Биография. Репутация. Анкета (о формах интеграции опыта в письменной культуре) // Б. В. Дубин. Слово-письмо-литература. Очерки по социологии современной культуры. М., 2001. С. 98 119.

64. Елизаветина 1982 - Елизаветина Г. Г. Становление жанров автобиографии и мемуаров // Русский и западноевропейский классицизм: Проза. М., 1982. С. 235-263

65. Екатерина 2003 - Екатерина II, имп. Записки имп. Екатерины II // Екатерина И, имп. О величии России. М., 2003. С. 479-714.

66. Еремеев 2003 - Еремеев Я. М. Нарративное Я в русской автобиографии XVII начала XX веков. Автореферат дис. . канд. псих. наук. Ростов-на-Дону, 2003.

67. Жаравина 1996 - ЖаравинаЛ. В. Философско-религиозная проблематика в русской литературе 1830-40-х годов: А.С.Пушкин, М. Ю. Лермонтов, Н. В. Гоголь. Дисс. . д. филол. наук. Волгоград, 1996.

68. Жеребкина - Жеребкина. И. А. Современная феминистская литературная критика. - http://www.owl.ru/library/004t.htm.

69. Жеребкина 2000 - ЖеребкинаИ. А. «Прочти мое желание.»: Постмодернизм. Психоанализ. Феминизм. М., 2000.

70. Живов 1994 - Живов В. М. Святость: Краткий словарь агиографических терминов. М., 1994.

71. Живов 1996 - Живов В. М. Язык и культура в России XVIII века. М., 1996.

72. Живов 1996а - Живов В. М. Культурные реформы в системе преобразований Петра I // Из истории русской культуры. Т.З. М., 1996. С. 528-583.

73. Живов 1996b - Живов В. М. Государственный миф в эпоху просвещения и его разрушение в России конца XVIII века // Из истории русской культуры. Т. 4. М., 1996. С. 657-684.

74. Живов 1997 - Живов В. М. Первые русские литературные биографии как социальное явление: Тредиаковский, Ломоносов, Сумароков // Новое литературное обозрение. 1997. № 25. С. 24-83.

75. Живов 2002 - Живов В. М. Разыскания в области истории и предыстории русской культуры. М., 2002.

76. Живов, Успенский 1994 - Живов В. М., Успенский Б. А. Царь и Бог: Семиотические аспекты сакрализации монарха в- России // Б.А.Успенский Избранные труды. Т.1: Семиотика истории. Семиотика культуры. М., 1994. С. 110-218.

77. Жизнеописания 1992 - Жизнеописания достопамятных людей земли Русской (X XX вв.). М., 1992.

78. Житие Аввакума 1991 - Житие Аввакума и другие его сочинения. М., 1991.

79. Забелин 1992 - Забелин И. Духовная дочь Аввакума // Памятники Отечества. 1992. № 28. С. 13-19.

80. Задонский 2000 - Тихон Задонский, св. Сокровище духовное, от мира собираемое. М., 2000.

81. Звезда волхвов 1994 - Звезда волхвов: Поэтические, гностические, апокрифические тексты христианства. Новочеркасск, 1994.

82. Зорин 1997 - Зорин A. JI. Русская ода конца 1760-х - начала 1770-х годов, Вольтер и «греческий проект» Екатерины IT // Новое литературное обозрение. 1997. №24. С. 5-29.

83. Зорин 2001 - Зорин A. JI. Кормя двуглавого орла. Литература и государственная идеология в России в последней трети XVIII - первой трети XIX века. М., 2001.

84. Иезуитова 1973 - Иезуитова Р. В. Светская повесть // Русскаяtповесть XIX века: История и проблематика жанра. Л., 1973. С. 169199.

85. Исюолъ 2001 - Искюль С. Н. Роковые годы России. Год 1762: Документальная хроника. СПб., 2001.

86. История дореволюционной России 1976 - История дореволюционной России в дневниках и воспоминаниях. Аннотированный указатель книг и публикаций в журналах. Т. 1. XV-XVIII века. М., 1976.

87. Исупов 2000 - Исупов К. Г. Диалог столиц в историческом движении //Москва Петербург: Pro et contra. СПб., 2000. С. 6-78.

88. Казакова 1995 - Казакова И. Критика и публицистика конца XIX-начала XX веков о творчестве русских писательниц // Преображение: Русский феминистский журнал. 1995. № 3. С. 63-70.

89. Каменский 1992 - Каменский А. Б. Под сенью Екатерины.: Вторая половина XVIII века. СПб., 1992.

90. Каменский 1999 - Каменский А. Б. Российская империя в XVIIIвеке: Традиции и модернизация. М., 1999.

91. Каменский 2002 - Каменский А. Б. Наталья Долгорукая // Знание -сила. 2002. №1. С. 114-120.

92. Карамзин 1988 - Карамзин Н. М. Записки старого московского жителя: Избранная проза. М., 1988.

93. Карамзин 1991 - Карамзин Н. М. Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях. М., 1991.

94. Клименкова 1996 - КлименковаТ. Женщина как феномен культуры: взгляд из России. М., 1996.

95. Ключевский 1958 - Ключевский В. О. Сочинения: В 8 т. М., 1958.

96. Коломинов, Файнштейн 1986 - Коломинов В. В., Файнштейн М. Ш. Храм муз словесных (Из истории Российской Академии). Л., 1986.

97. Круглое 1996 - Круглов В. М. Из истории морально-этической " лексики: Благородная гордость // Международная конференция «Екатерина Великая: эпоха российской истории»: Тезисы докладов. Санкт-Петербург, 26-29 августа 1996 г. СПб., 1996. С. 76-77.

98. Лабзина 1996 - Лабзина А. Е. Воспоминания. Описание жизни одной благородной женщины // История жизни одной благородной женщины. М., 1996. С.13-89.

99. Ларошфуко 1974 - Ларошфуко Ф. Максимы // Ларошфуко Ф. Максимы, Паскаль Б. Мысли. Лабрюейр Ж. Характеры. М., 1974. С. 31-108.

100. Ледковская 1998 - Ледковская М. В. Мемуары сестер Набоковых // «Ей не дано прокладывать новые пути»: Из истории женского движения в России. Вып. 2. СПб., 1998. С. 68-77.

101. Леэюен 2000 - Лежен Ф. В защиту автобиографии. Эссе разных лет // Иностранная литература. №4. 2000. С. 110-122.

102. Лихачев 1991 - Лихачев Д. С. Поэзия садов: К семантике садовопарковых стилей: Сад как текст. СПб., 1991.

103. Лозинская 1979 -Лозинская JL Я. Во главе двух академий. М., 1979.

104. Лопарее 1914 - Лопарев X. М. Греческие жития святых VIII и IX вв. 4.1. Современные жития. Пг., 1914.

105. Лопухин 1997 - Лопухин И. В. Масонские труды. М., 1997.

106. Лотман 1992 - Лотман Ю. М. Литературная биография в историко-культурном контексте. (К типологическому соотношению текста и личности автора) // Лотман Ю. М. Избранные статьи: В 3 т. Т. 1. Таллинн, 1992. С. 365-378.

107. Лотман 1994 - Лотман Ю. М. Две женщины // Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII - начала XIX века). СПб., 1994. С. 287-313. " "

108. Лотман 1994а - Лотман Ю. М. Женское образование в XVIII" -ft Vначале XIX века // Лотман Ю. М. Беседы о русской.культуре; Быт и-традиции русского дворянства (XVIII начала XIX века). СПб., 1994. С. 75-88.

109. Лотман 1996 - Лотман Ю. М. Очерки по истории русской культуры XVIII начала XIX века // Из истории русской культуры. Т. 4. М., 1996. С. 13-346.

110. Лотман 1998 - Лотман Ю. М. Отражение этики и тактики революционной борьбы в русской литературе второй половины XVIII века // Лотман Ю. М. Собр. соч. Т. 1. Русская литература и культура Просвещения. М., 1998. С. 7-44.

111. Лотман, Успенский 1984 - Лотман Ю. М. Успенский Б. А. «Письма русского путешественника» Карамзина и их место в развитии русской культуры // Карамзин Н. М. Письма русского путешественника. Л., 1984. С. 525-606.

112. Лотман, Успенский 1994 - Лотман Ю. М., Успенский Б. А. Роль дуальных моделей в динамике русской культуры (до конца XVIII века)

113. Успенский Б. А. Избранные труды. Т. 1. Семиотика истории. Семиотика культуры. М., 1994. С. 219-253.

114. Лотман, Успенский 1996 - Лотман Ю. М., Успенский Б. А. К семиотической типологии русской культуры XVIII века // Из истории русской культуры. Т. 4. М., 1996. С. 425-445.

115. Лохина - ЛохинаТ. Культура письма в России. Частная рукопись в конце XVIII - начале XIX в. // Два века: журнал российской истории XVIII - XIX вв. - http://www. dvaveka.pp .ш/lokhina.html.

116. Мамаева 2002 -- Мамаева О. В. «Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях» Н. М. Карамзина: идеальная модель и реальная практика // Вестник молодых ученых. Серия «Филологические науки». 2002. № 10 (1). С. 19-22.

117. Матич 1994 - Матич О. «Рассечение трупов» и «срывание покровов» как культурные метафоры // Новое литературное обозрение. 1994. №6. С. 139-150.

118. Матич 1995 - Матич О. Постскриптум о великом анатоме: Петр Первый и культурная метафора рассечения трупов // Новое литературное обозрение. 1995. №11. С. 180- 184.

119. Михайлов 1990 - Михайлов О. Екатерина II - императрица, писатель, мемуарист// Сочинения Екатерины II. М., 1990. С. 3-20.

120. Михеев 2006 - Михеев М. Дневник в России XIX - XX века. «Эго»-текст или «пред»-текст. М., 2006.

121. Михневич 1895 - МихневичВ. О. Русская женщина XVIII столетия: Исторические этюды. Киев, 1895.

122. Моисеева 2001 - Моисеева Г. Н. О «Записках» Е. Р. Дашковой // Дашкова Е. Записки: 1743-1810. Калининград, 2001. С. 448-476.

123. Мосалева 1999 - МосалеваГ. В. Особенности повествования: от Пушкина к Лескову: Монография. Ижевск, 1999.

124. Мыльников 1996 - Мыльников А. С. Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы. Этногенетические легенды, догадки, протогипотезы XVI начала XVIII. СПб., 1996.

125. Мыльников 2002 - Мыльников А. С. Петр III: Повествование в документах и версиях. М., 2002.

126. Нивьер 1996 - Нивьер А. Дашкова и французские философы Просвещения Вольтер и Дидро // Екатерина Романовна Дашкова: Исследования и материалы. СПб., 1996. С. 40-54.

127. Николина 2002 - НиколинаН. А. Поэтика русской автобиографической прозы. М., 2002.

128. Новиков 1951 - Новиков Н. И. Избр. соч. М.; Л., 1951.

129. Обломиевский 1988 - Обломиевский Д. Д. Роман 10-30-х годов. Лесаж. Мариво. Прево // История всемирной литературы: В 9 т. Т. 5. М., 1988. С. 96-100.

130. Огарков 1893 - Огарков В. В.Е. Р. Дашкова: Ее жизнь и общественная деятельность. Биографический очерк. СПб., 1893.

131. Павленко - Павленко Н. И. Под скипетром Екатерины. - http://ekaterina2.bnd.ru/lib/pavlenko/pavlenko03 .shtml.

132. Павленко 2004 - Павленко Н. И. Екатерина Великая. М., 2004.

133. Панченко 2000 - Панченко А. М. О русской истории и культуре. СПб., 2000.

134. Панченко 1984 - Панченко A.M. Русская культура в канун петровских реформ. Л., 1984.

135. Паперный 1996 - Паперный В. Культура Два. М., 1996.

136. Плюханова 1995 - Плюханова М. Б. Сюжеты и символы Московского царства. СПб., 1995.

137. Плюханова 1996 - Плюханова М. Б. О национальных средствах самоопределения личности: самосакрализация, самосожжение, плавание на корабле // Из истории русской культуры. Т. 3. М., 1996. С. 380-460.

138. Печерская 1999 - Печерская Т. И. Разночинцы 60-х годов: Феномен самоопределения в аспекте филологической герменевтики. Новосибирск, 1999.

139. Погосян 2001 - Погосян Е. Петр I - архитектор российской истории. СПб., 2001.

140. Пономарев 1891 - Пономарев С. И. Наши писательницы. СПб., 1891.

141. Предстательницы муз 1998 - Предстательницы муз. Русские поэтессы XVIII века. Frauen Literatur Geschichte. Bd. 9. 1998.

142. Прокопович 1765 - Прокопович Феофан. Слова и речи поучительныя, похвальныя и поздравительныя: Ч. 1-3. СПб., 1765.

143. Проскурина 2006 - Проскурина В. Ю. Мифы империи: литература и власть в эпоху Екатерины II. М., 2006.

144. Пушкарева 1991 - ПушкареваН. JI. Знаменитые россиянки. М., 1991. - http://pushkareva.narod.ru/zr/index.htm. ■> ■

145. Пушкарева 1996 - Пушкарёва Н. JL Женщины России и Европы на пороге Нового времени. М., 1996. 1

146. Пушкарева 1997 - Пушкарева Н. JL Частная жизнь русской женщины: невеста, жена, любовница (X - нач. XIX в.). М., 1997.

147. Пушкарёва 1999 - «А се грехи злые, смертные.»: любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России (X - первая половина XIX в.) / Под ред. Н. Л. Пушкарёвой. М., 1999.

148. Радищев 1941 -■ Радищев А. Н. Трактат о человеке, его смертности и бессмертии // Радищев А. Н. Полн. собр. соч.: В 3 т. Т. 2. М.;Л., 1941. С. 39-145.

149. Радищев 1988 - Радищев А. Н. Сочинения. М., 1998.

150. Разжаева 2001 - РазжаеваМ. В. Женская эмансипация в России: эксперименты по тендерному конструированию // Российские женщины и европейская культура. Материалы V конференции, посвященной теории и истории женского движения. СПб., 2001. С. 1831.

151. Решетова 1999 - РешетоваЛ. И. Поведенческая культура дворянской элиты в «Мемуарах» графини В. Н. Головиной // Культура и текст - 99. Пушкинский сборник. СПб.; Самара; Барнаул, 2000. С. 128-138.

152. Ржевская 1871 - Ржевская Г. И. Памятные записки. Пер. по рукописи с франц. // Русский архив. 1871. Кн. 1. вып. 1. С. 1-52.

153. Ровенская 1999 - Ровенская Т. Феномен женщины говорящей. Проблема идентификации женской прозы 80-90-х годов // Женщина и культура. 1999. № 15. - http://www.a-z.ru/women/texts/rovenskaiar.htm.

154. Розенхольм 1995 - Розенхольм А. «Свое» и «чужое» в концепции «образованная женщина» и «Пансионерка» Н. Д. Хвощинской // «Свое» и «чужое» в литературе и культуре. Тарту, 1995. С. 143-166.

155. Рондо 1991 - Рондо. Письма дамы, прожившей несколько лет в России, к ее приятельнице в Англию // Безвременье и временщики: воспоминания об эпохе дворцовых переворотов (1720-1760 гг.). Л., 1991.

156. Руди 1997 - Руди Т. Р/ О композиции и топике «Жития Юлиании Лазоревской» // Труды отдела древнерусской литературы. Т. L. 1997. С.133-143.

157. Русская старина 1996 - Русская старина: Путеводитель по XVIII веку. СПб., 1996.

158. Савина 2002 - Савина Л. Н. Проблематика и поэтика автобиографических повеете о детстве второй половины XIX века

159. JI. Н. Толстой «Детство», С. Т. Аксаков «Детские годы Багрова-внука», Н. Г. Гарин-Михайловский «Детство Темы»): Монография. Волгоград, 2002.

160. Савкина 1998 - Савкина И. Л. Провинциалки русской литературы (женская проза 30-40-х годов XIX века). Wilhelmshorst, 1998. - http://www.a-z.ru/womencdl/html/savkinabook.htm.

161. Савкина 2000 - Савкина И. Л. Я и ТЫ в женском дневнике (дневники Анны Керн и Анны Олениной) // Models of Self. Russian Women"s Autobiographical Texts. Helsinki, 2000. C. 103-118.

162. Савкина 2002 - Савкина И. Л. Sui generis: мужественное и женственное в автобиографических записках Надежды Дуровой // О муже(Ы)ственности. Сборник статей. М., 2002. С. 199-223.

163. Савкина 2002а - Савкина И. Л. Идентичность и модели женственности в дневнике «приживалки» // Тендер. Язык. Культура. Коммуникация. Доклады второй международной 1 конференции. Москва, 22-23 ноября 2001 г. М., 2002. С. 274-280.

164. Савкина 2007 - Савкина И. Л. Факторы раздражения: О восприятии и обсуждении феминистской критики и тендерных исследований в русском контексте // Новое литературное обозрение. 2007. № 86. -http://magazines.russ.ru/nlo/2007/86/sal3.html.

165. Саморукова 2002 - Саморукова И. В. Дискурс - Художественное высказывание - литературное произведение. Типология и структура эстетической деятельности. Самара, 2002.

166. Сафонов 1996 - Сафонов М. М. Екатерина Малая и ее «Записки» // Екатерина Романовна Дашкова: Исследования и материалы. СПб., 1996. С. 13-22.

167. Смирнов 1991 - Смирнов И. П. О древнерусской культуре, русской национальной специфике и логике истории. Wien. 1991. (Wiener Slawistischer Almanach. Sbd. 28)

168. Смирнов 2000 - Смирнов И. П. Мегаистория: К историческойтипологии культуры. М., 2000.

169. Соколовская 1991 - Соколовская Т. О. Возрождение масонства при Александре 1 // Масонство в его прошлом и настоящем: В 2 т. Т. 2. М., 1991. С. 153-202.

170. Сорокин 1998 - Сорокин Ю. А. К вопросу о политической программе Екатерины II в 1762-1768 гг. // Исторический ежегодник. Омский государственный университет, 1998. С. 5-12.

172. Справочный том 1992 - Россия XVIII века в изданиях Вольной русской типографии А. И. Герцена и Н. П. Огарева. Справочный том к Запискам княгини Е. Р. Дашковой, Запискам императрицы Екатерины II, Запискам сенатора И. В. Лопухина. М., 1992. ^

173. Стасов 1899 - Стасов В. В. Надежда Васильевна Стасова. СПб, 1899. - http://www.a-z.ru/women/texts/stasovr.htm. ;:

174. Степанов 1988 - Степанов В. П. Екатерина II // Словарь русских писателей XVIII века. Вып. 1 (А-И). Л., 1988. С. 291-302.

175. Сухомлинов 1874 - Сухомлинов М. И. История Российской Академии. Вып. 1-8. СПб., 1874-1888.

176. Тартаковский 1991 - Тартаковский А. Г. Русская мемуаристика XVIII первой половины XIX в. М., 1991.

177. Тишкин 1995 - Тишкин Г. А. женский вопрос и писательский труд на рубеже XVIII - XIX веков // Русские писательницы и литературный процесс в конце XVIII первой половине XIX века. Сб. научных статей: В 2 т. Т. 2. Wilhelmshors, 1995. С. 29-42.

178. Тургенев 1798 - Тургенев И. П. Кто может быть добрым гражданином и подданным верным? Российское сочинение. М., 1798.

179. Тургенев 2005 - Тургенев А. И. Российский двор в XVIII веке.1. СПб., 2005.

180. Тынянов 1993 - Тынянов Ю. Н. Литературный факт. М., 1993.

181. Тюпа 1995 - Тюпа В. И. Архитектоника эстетического дискурса // Бахтинология: Исследования, переводы, публикации. СПб., 1995. С. 209-215.

182. Тюпа 2001 - Тюпа В. И. Аналитика художественного. Введение в литературоведческий анализ. М., 2001.

183. Тюпа 2002 - Тюпа В. И. Очерк современной нарратологии // Критика и семиотика. Вып. 5. Новосибирск, 2002. С. 5-31.

184. Улюра 2001 - УлюраА. А. «Женское вторжение» в русской литературе и культуре XVIII века. Киев, 2001.

185. Улюра 2002 -- Улюра А. А. Декабристки и их предшественницы: «ссыльная» женская мемуаристика // Посиделки. Информационный листок Петербургского центра тендерных проблем. 2002. №5(73). С. 6- 8.

186. Успенский 1976 - Успенский Б. A. Historia sub specie semioticae // Культурное наследие Древней Руси. М., 1976. С. 286-291.

187. Успенский 1994 - Успенский Б. А. Избранные труды. Т.1. Семиотика истории. Семиотика культуры. М., 1994.

188. Успенский 2002 - Успенский Б. А. Этюды о русской истории. СПб., 2002.

189. Флоровский 1996 - ФлоровскийГ. Петербургский переворот // Из истории русской культуры. Т.4. М., 1996. С. 349^424.

190. Фонвизин 1959 - Фонвизин Д. И. Недоросль // Фонвизин Д. И. Собр. соч.: В 2 т. Т. 1. М.;Л., 1959. С. 105-178.

191. Хвостова 1907 - Хвостова А. П. Мои бредни // Русский архив, 1907. Кн. 1. Вып. 1. С. 5-48.

192. Херасков 1787 - Херасков М. М. Эпические творения Михайла Хераскова. Ч. 1-Й. М., 1787.

193. Хренов, Соколов 2001 - Хренов Н. А., Соколов К. Б. Художественная жизнь императорской России (субкультуры, картины мира, ментальность). СПб., 2001.

194. Чайковская 1980 - Чайковская О. «И в прозе глас слышен соловьин.» (Заметки о документальной литературе XVIII века) // Вопросы литературы. 1980. № 11. С. 196-213.

195. Чекунова 1996 - Чекунова А. Е. Дашкова в оценке современников и потомков // Екатерина Романовна Дашкова: Исследования и материалы. СПб., 1996. С. 55-63.

196. Черкасов 1999 - Черкасов П. П. Людовик XVI и Екатерина II (1774-1776) // Новая и* новейшая история. 1999. №5-6. - http://vivovoco.rsl.ru/VV/PAPERS/HISTORY/CATALOUIS.HTM.1. V*

197. Чижова 1988 - ЧижоваИ. Б. «Души волшебное светило":.». Л., 1988.

198. Чистов 1986 - Чистов К. В. Народные традиции и фольклор: Очерк теории. Л., 1986.

199. Щепкина 2005 - Щепкина Е. Н. Из истории женской личности в России. Тверь, 2005.

200. Шкляева 2000 - Шкляева Е. Л. Воспоминания А. П. Керн о М. И. Глинке как текст культуры// Культура и текст - 99. Пушкинский сборник. СПб.; Самара; Барнаул, 2000. С. 139-144.

201. Шкляева 2002 - Шкляева Е. Л. Мемуары как «текст культуры» (Женская линия в мемуаристике XIX - XX веков: А. П. Керн, Т. А. Кузминская, Л. А. Авилова). Автореф. дисс. . канд. филол. наук. Барнаул, 2002.

202. Эйделъман 1991 - Эйдельман Н. Я. Твой восемнадцатый век. М.,

203. Юкина 2003 - ЮкинаИ. История женщин России: женское движение и феминизм. 1850-1920-е гг. Материалы к библиографии. СПб, 2003

204. Braidotti 1991 - Braidotti R. Patterns of Dissonance: A Study of Women in Contemporary Philosophy. New York, 1991.

205. Bruyere 1696-De la Bruyere J. Les characteres ou les mouers de ce siecle. Paris, chez Estienne Michallet, 1696.

206. Bury 2003 - Bury E. Preface // Lettres- portugaises tracluites en fran9ais. Librairie Gdnerale Fran9aise. Paris, 2003. P. 7-35.f

207. Genette 1980 - Genette G. Narrative Discourse. Ithaca:" " Cornell University Press, 1980.

208. Grimm 1968 - Grimm. Les ceuvres de Grimm. Т. 1. Paris, 1968.

209. Lauretis 1984 - Lauretis T. Alice Doesn"t: Feminism, Semiotics, Cinema. Bloomington, 1984.

210. Lejeune 2001 - Lejeune Ph. Vers une grammaire de l"autobiographie // Genesis. 2001. № 16. P. 9-37.

211. Ostriker 1986 - Ostriker A. S. Stealing the Language: The0

212. Emergence of Women"s Poetry mAmerica. Boston, 1986.

213. Rafalli - Rafalli B. Madame de Sevigne. - http://www.adpf.asso.fr/adpf-ubli/folio/sevigne/presentation.html.

214. Riccoboni - Riccoboni M.-J. Lettres de milady Juliette Catesby a milady Henriette Campley, son amie. - http://gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k89486f

215. Rousseau 1905 - Pages in6dites de J.J.Rousseau // Annales de la societe J.J. Rousseau. Geneve, 1905. P. 202-212.

216. Sevigne - Les lettres de mme de Sevigne. - http://www.ifrance.com/grandmont/preciosite/sev/sevigne.htm

217. Showalter 1977 - Showalter E. A Literature of their Own. The British Women Novelists from Bronte to Lessing. Princeton, N.J., 1977.

218. Showalter 1985 - Showalter E. Towards a Feminist Poetics // The New Feminist Criticism. Essays on Women, Literature and Theory. New York, 1985. P. 125-143.

219. Wilson 1982 - Wilson E. Mirror Writing: An Autobiography. London, 1982.

Обратите внимание, представленные выше научные тексты размещены для ознакомления и получены посредством распознавания оригинальных текстов диссертаций (OCR). В связи с чем, в них могут содержаться ошибки, связанные с несовершенством алгоритмов распознавания. В PDF файлах диссертаций и авторефератов, которые мы доставляем, подобных ошибок нет.

МЕМУАРНАЯ ЛИТЕРАТУРА – литература в жанре мемуаров (франц. mémoires, от лат memoria память), разновидность документальной литературы и в то же время один из видов «исповедальной прозы». Подразумевает записки-воспоминания исторического лица о реальных событиях прошлого, очевидцем которых ему довелось быть. Основные предпосылки труда мемуариста – строгое соответствие исторической правде, фактографичность, хроникальность повествования (ведение рассказа по вехам реального прошлого), отказ от «игры» сюжетом, сознательных анахронизмов, нарочито художественных приемов. Эти формальные признаки сближают мемуары с жанром дневника, с той существенной разницей, что, в отличие от дневника, мемуары подразумевают ретроспекцию, обращение к достаточно отдаленному прошлому, и неизбежный механизм переоценки событий с высоты накопленного мемуаристом опыта. В.Г.Короленко в воспоминаниях История моего современника (1954) так выразил идеальные устремления мемуариста: «В своей работе я стремился к возможно полной исторической правде, часто жертвуя ей красивыми или яркими чертами правды художественной. Здесь не будет ничего, что мне не встречалось в действительности, чего я не испытал, не чувствовал, не видел».

По своему материалу, достоверности и отсутствию вымысла мемуары близки к исторической прозе, научно-биографическим, автобиографическим и документально-историческим очеркам. Однако от автобиографии мемуары отличает установка на отображение не только и не столько личности автора, сколько окружавшей его исторической действительности, внешних событий – общественно-политических, культурных и т.д., к которым в большей или меньшей степени он оказался причастен. В то же время, в отличие от строго научных жанров, мемуары подразумевают активное присутствие голоса автора, его индивидуальных оценок и неизбежной пристрастности. Т.е. один из конструктивных факторов мемуарной литературы – авторская субъективность.

Мемуарная литература – важный источник историографии, материал исторического источниковедения. В то же время по фактической точности воспроизводимого материала мемуары практически всегда уступают документу. Потому историки вынуждены подвергать событийные факты из воспоминаний общественных и культурных деятелей критической сверке с имеющимися объективными сведениями. В случае, когда некий мемуарный факт не находит ни подтверждения, ни опровержения в доступных документах, свидетельство о нем рассматривается историографией как научно состоятельное лишь гипотетически.

Устойчивые признаки мемуаров как формы словесности – фактографичность, преобладание событий, ретроспективность, непосредственность свидетельств, что никак не обеспечивают «чистоты жанра». Мемуары остаются одним из наиболее подвижных жанров с чрезвычайно нечеткими границами. Далеко не всегда мемуарные признаки свидетельствуют о том, что читатель имеет дело именно с мемуарами. Так, на первой странице наделенной всеми вышеназванными признаками книги С.Моэма Подводя итоги (1957) автор предупреждает о том, что это произведение – не биография и не мемуары. Хотя его взгляд неизменно уходит в прошлое, основная установка здесь не в воссоздании былого, а в исповедании художественной веры, подведении итогов полувекового литературного пути. По жанру книга Моэма – не мемуары, а развернутое эссе.

В 19 в., по мере развития принципа историзма, уже достигшая зрелости мемуарная проза осмысляется как важный источник научно-исторических реконструкций. Сразу же дают о себе знать попытки злоупотребления такой репутацией жанра. Возникают псевдомемуары и разнообразные мемуарные мистификации. Особенно явно эти тенденции заметны в сочинениях, посвященных сугубо мифологизированным фигурам истории и уже завершившимся циклам прошлого. Как следствие, возможны досадные исторические заблуждения в трудах, построенных на неосновательных мемуарных источниках. Так, Д.С.Мережковский в своем этюде об А.С.Пушкине из цикла Вечные спутники (1897) всю концепцию творчества поэта выстроил на записках приятельницы Пушкина А.О.Смирновой. Однако по прошествии нескольких лет выяснилось, что эти воспоминания целиком фальсифицированы ее дочерью, О.Н.Смирновой. Другой пример – мемуары Петербургские зимы Г.Иванова , посвященные воссозданию атмосферы предреволюционных лет «серебряного века». Есть основания считать его художественным текстом, основанном на условной литературной технике. Литература русской послереволюционной эмиграции, в которой мемуары вообще играли особо значимую роль, дала наряду с шедеврами прозы в жанре воспоминаний и множество образцов мистифицированной и фальсифицированной мемуаристики (поддельный «дневник» фрейлины императрицы Александры, покровительницы Г.Распутина А.А.Вырубовой и др.).

В литературе 19–20 вв. нередко под мемуары стилизуются сугубо художественные произведения с вымышленным сюжетом. Цель такого приема может быть разной: от воссоздания через жанр атмосферы времени (Капитанская дочка (1836) Пушкина, где использование в «Записках» Петра Гринева мемуарного жанра – одной из основных форм словесности 18 в. – выступает приемом стилизации «под екатерининскую эпоху») до придания тексту особой искренности, достоверности, композиционной свободы и иллюзии независимости от «воли автора» (Неточка Незванова (1849) и Маленький герой (из неизвестных мемуаров) (1857) Ф.М.Достоевского).

Нередко автобиографические произведения по своим литературным качествам неотличимы от мемуаров. Но эти жанры могут преследовать и разные задачи. Автобиография легче подвергается беллетризации, переходу в художественную словесность. Так, в автобиографической трилогии Л.Н.Толстого Детство (1852), Отрочество (1854), Юность (1857) воспоминания подчинены не собственно мемуарной, а художественной задаче – психологическому исследованию характера и творческому осмыслению важных для автора философских категорий (сознание, разум, понимание и т.д.). По этой причине в жанровом отношении трилогия Толстого ближе к роману , чем мемуарам.

Возможны и прямо противоположные случаи. Так, в Семейной хронике (1856) и Детских годах Багрова-внука (1858) С.Т.Аксакова главный герой выступает под вымышленным именем, что естественно для художественной литературы. Однако задача автора здесь сугубо мемуарная: воскрешение прошлого и его «атмосферы», правдивое воспоминание о былом. В жанровом отношении обе книги принадлежат именно к мемуарной литературе. Не случайно откровенно мемуарно-документальные Воспоминания (1856) Аксакова воспринимаются как непосредственное продолжение дилогии о Багрове.

Подвижности мемуарного жанра способствует и его стилистическая вариативность. Повествование здесь может быть отмечено и красочностью художественной прозы (Детство (1914) и В людях (1916) М.Горького), и публицистической пристрастностью (Люди, годы, жизнь (1960–1965) И.Эренбурга), и строго научным обоснованием происходящего (5–7 части Былого и дум (1852–1867) А.И.Герцена). Шаткость границы между мемуарами и художественными, публицистическими, научными жанрами определилась в русской и западноевропейской литературах уже к середине 19 в. Тому немало способствовали кризис романтизма и укрепление новой эстетики, нацеленной на подражание действительности в ее социальной конкретности, – эстетики реализма. В.Г.Белинский в статье Взгляд на русскую литературу 1847 года (1848) уже фиксирует эту жанровую аморфность мемуарной прозы: «Наконец самые мемуары, совершенно чуждые всякого вымысла, ценные только по мере верной и точной передачи ими действительных событий, самые мемуары, если они мастерски написаны, составляют как бы последнюю грань в области романа, замыкая ее собою».

Непревзойденный образец зрелой и в то же время чрезвычайно сложной в жанровом отношении, многосоставной мемуарной прозы – Былое и думы Герцена. По мере реализации замысла автора это сочинение превращалось из записок о сугубо личном, семейном прошлом в подобие «биографии человечества». Здесь достигается намеренное слияние жанровых признаков воспоминаний и публицистики, «биографии и умозрения», дневника и литературных портретов, беллетристических новелл, научной фактографии, исповеди, очерка и памфлета. В результате возникает такая литературная форма, которая, по словам автора, «нигде не шнурует и нигде не жмет». Герой книги – не сам автор (как в обычных, одномерных с точки зрения жанра мемуарах) и не современная ему история (как в исторических хрониках), а сложнейший процесс событийного и духовного взаимодействия личности и общества в определенную эпоху. Книга Герцена вышла за естественные границы собственно мемуарной прозы и стала важнейшим программным текстом эпохи «критического реализма» в европейской литературе. Характерно, что западная критика могла усматривать за этим текстом еще более широкое историко-литературное значение. Так, отзыв об авторе Белого и дум в одном из номеров лондонской газеты «The Leader» за 1862 завершался выводом: «Гете мог бы усмотреть в нем яркое подтверждение теории грядущей универсальной литературы».

В первой пол. 20 в. в эпоху т.н. «конца романа», когда литература переживала кризис традиционных условных форм и переключалась на пограничье между вымыслом и документом, появляется череда синтетических текстов (На западном фронте без перемен (1929) Э.М.Ремарка, Жизнь в цвету (1912) А.Франса, Шум времени (1925) О.Мандельштама , позднее в русле той же традиции – Алмазный мой венец (1978) В.Катаева и др.). В них мемуарное начало включено в органику художественной литературы. Исторический материал, реальная жизнь автора претворяется в факт искусства, а стилистика подчинена задаче произвести на читателя эстетическое воздействие. О зрелости и завершенности процесса «усыновления» мемуарной прозы художественной литературой 20 в. свидетельствуют факты пародийного использования ее законов в жанре романа (Признания авантюриста Феликса Круля (1954) Т.Манна).

Мера исторической содержательности мемуаров и сам тип их практического использования разными гуманитарными дисциплинами как источников во многом зависят от личности автора. Если мемуарист – яркая и чрезвычайно значимая для истории и культуры личность, то фокус интереса в читательском и исследовательском восприятии его текста неизбежно сориентирован на самого автора. Исторический материал при этом отходит на обочину внимания. Яркий пример сочинения такого рода – Десять лет в изгнании (1821) мадам де Сталь , выдающейся женщины эпохи, одной из блистательных писательниц и культурных деятельниц романтизма. Образец воспоминаний иного типа оставил герцог Сен-Симон. Его Мемуары (опубл. в 1829–1830) ценны прежде всего маленькими фактами, деталями, скрупулезно передающими атмосферу придворной жизни Парижа последнего двадцатипятилетия царствования Людовика XIV и периода регентства. Как следствие, воспоминания мадам де Сталь – объект внимания прежде всего литературоведов, мемуары Сен-Симона – историков. С 1940-х благодаря исследователям «Школы Анналов» (Л.Февр, Ф.Бродель , Ж. Ле Гофф и др.) историческая наука переживает всплеск интереса к запискам-воспоминаниям ничем не примечательных и непубличных людей. Их сочинения (по типу: «записки немецкого мельника середины 17 в.», «записки лондонского купца средней руки начала 18 в.» и т.д.) помогают восстановить объективную историю быта, выявить определенные социальные стереотипы, фиксирующие характерное, стандартное, а не исключительное. Мемуарная продукция такого рода – важный источник истории цивилизации и исторической социологии.

Свое происхождение мемуарная литература ведет от воспоминаний Ксенофонта о Сократе (4 в. до н.э.) и его Анабасиса (401 до н.э.) – записок о военном походе греков. Античные образцы жанра, к которым принадлежат также Записки о Галльской войне Юлия Цезаря (I в. до н.э.), безличностны и тяготеют к исторической хронике. Христианское средневековье (Исповедь (ок. 400) Бл. Августина , История моих бедствий (1132– 1136) П.Абеляра , отчасти Новая жизнь (1292) Данте и др. памятники) привносит в жанр развитое чувство внутреннего «я» повествователя, нравственный самоанализ и покаянную тональность. Раскрепощение личности и развитие индивидуалистического сознания в эпоху Возрождения, рельефно отраженные в Жизни Бенвенуто Челлини (1558–1565), подготовили расцвет мемуаристики в 17–18 вв. (Сен-Симон, кардинал Дж.Мазарини, Ж.-Ж.Руссо и др.)

В 19–20 вв. одним из ведущих жанров словесности становятся воспоминания писателей и о писателях. Тем самым формируется собственно литературная мемуаристика, свои воспоминания оставляют И.-В.Гете , Стендаль , Г.Гейне , Г.-Х. Андерсен , А.Франс , Р.Тагор , Г.Манн , Р.Роллан , Ж.-П.Сартр , Ф.Мориак и др.

В России мемуарная литература ведет начало от Истории о Великом Князе Московском (сер. 16 в.) Андрея Курбского . Важная веха в становлении личностного самосознания в русской литературе – автобиографическое Житие (1672–1675) протопопаАввакума . Яркие памятники русской мемуаристики 18 в. – Жизнь и приключения Андрея Болотова (ок. 1780), Собственноручные записки императрицы Екатерины II (опубл. в 1907), Записки (опубл. в 1804–1806) Е.Р.Дашковой, Чистосердечное признание в делах моих и помышлениях (1789) Д.И.Фонвизина . Бурное развитие мемуарной литературы в России 19 в. связано с воспоминаниями Н.И.Тургенева, декабристов И.Пущина, И.Якушкина, М.Бестужева, литератора Н.Греча, цензоров А.Никитенко, Е.Феоктистова, писателей И.С.Тургенева, И.А.Гончарова и др. Фактическими подробностями в описаниях литературного быта 2-й пол. 19 в. ценны мемуары А.Я.Панаевой, Н.А.Огаревой-Тучковой, Т.А.Кузминской. Общественная обстановка этих лет отражена в Записках революционера (1899) П.А.Кропоткина, На жизненном пути (опубл. в 1912) А.Ф.Кони.

Оживление мемуарной литературы, связанное с чередой опубликованных в СССР и в эмиграции воспоминаний о предреволюционной и революционной эпохе, приходится на 1920–1930-е гг. (мемуары К.Станиславского, В.Вересаева, А.Белого , Г.Чулкова и др.).

Новый всплеск мемуарной словесности в СССР, вызванный «хрущевской оттепелью», начинается с середины 1950-х. Публикуются многочисленные воспоминания о писателях, не вполне укладывавшихся с структуру советской идеологии: В.Маяковском, С.Есенине, Ю.Тынянове и др. Выходят многочисленные мемуарные очерки К.Чуковского, Повесть о жизни (1955) К. Паустовского, сборники воспоминаний о Е.Шварце, И.Ильфе и Е.Петрове. В основанной издательством «Художественная литература» в 1960-е серии «Литературные мемуары» печатаются воспоминания А. и П.Панаевых, П.Анненкова, Т.П. Пассек, сборники мемуаров о Н.В.Гоголе, М.Ю.Лермонтове, В.Г.Белинском, Л.Н.Толстом, Ф.М.Достоевском.

С конца 1980-х публикуются материалы о художественной жизни «серебряного века» и воспоминаний представителей русской эмиграции (На Парнасе Серебряного века (1962) К.Маковского, На берегах Невы (1967) и На берегах Сены (1983) И.Одоевцевой, Бодался теленок с дубом (1990) А.Солженицына ,Курсив мой Н.Берберовой и др.), ранее не издававшиеся.

С начала 1990-х в России из-под пера современных политических и культурных деятелей выходит лавина мемуаров, многие из которых скорее является фактом общественной жизни, чем собственно литературы.

Вадим Полонский

Литература:

Геннади Г. Записки (мемуары) русских людей. Библиографические указания // Чтения в Императорском обществе Истории и Древностей Российских при Московском университете . 1861, кн. 4
Пыляев М.И. Записки русских людей // Исторический вестник, 1890. Т. 39
Указатель воспоминаний, дневников и путевых записок XVIII–XIX вв . М., 1951
Аннотированный указатель мемуарной литературы . Ч. 1, М., 1985. Ч. 2, 1961
Кардин В. Сегодня о вчерашнем. Мемуары и современность . М., 1961
Катанян В. О сочинении мемуаров // Новый мир, 1964, № 5
Елизаветина Г. Становление жанров автобиографии и мемуаров // Русский и западноевропейский классицизм . Проза. М., 1982
Литературные мемуары XX века: Аннотированный указатель . 1985–1989 гг . М., 1995. Ч. 1–2